В гнусной книжонке, написанной для «закрытого пользования» о Солженицыне, какой-то чех или мадьяр все время называет цифру — двадцать семь миллионов, и «закрыто» пользующиеся книгой, «закрытые люди» ни одной скобкой не опровергли эту цифру. Сам Солженицын исчисляет количество потерь наших в сорок семь миллионов. Чванливый, так и не сдавшийся в плен фельдмаршал фон Маннштейн в книге «Утраченные победы» сообщает, что только к концу сорок третьего года от войны и голода мы потеряли тридцать миллионов. Разумеется, фон Маннштейн и не знал, как и мы тоже не знали, что в тылу у нас сытые и озверелые псы-костоглоты ежечасно и ежедневно гробили сотни тысяч людей, необходимых фронту и нашему хозяйству, и били нас с тыла так ощутимо и верно, как, может быть, наши доблестные партизаны не били фашистов-чужеземцев в военном тылу.

И, наконец, еще одна прелюбопытнейшая деталь — почти через сорок лет после Победы, действительно выстраданной, великой кровью и слезами народа нашего, завершился многолетний, пристально отредактированный «труд» под названием «История Великой Отечественной войны». Ну, к благородному слову «история» это словесное «варево» и бумажная «стряпня» наших придворных генералов имеет мало отношения, но вот в завершающем томе «истории» появилась коротенькая, однако очень любопытная и интригующая добавка: наши потери на войне оказываются: «свыше двадцати миллионов». Можно себе представить, сколько «мужества», гибкости ума, крючкотворства, изворотливости было проявлено, чтоб «протащить» в сей исторический «труд» это коротенькое словцо, дающее полную свободу читателю думать как угодно, вести арифметику войны на свой лад. Но к счастью или к сожалению — не знаю, как и думать, «историю» мало кто читает, доверяют ей лишь школьники да выжившие из ума старики.

1991