— Вдрызг! Живого места нет! Это не злодеи?! Но я им точку поставлю! Теперь ты понимаешь, какая полоса нам в руки дадена?

— Я понимаю. — Стручков хмурил брови и шевелил желваками скул. — Ты послушай! — Он кивнул Короткову и жестом остановил Федота. — Машины подожгли и человека до полусмерти избили. Здорово?

— Кого?

— Мотю, пастуха! — Федот взял его за обшлаг пиджака и потянул к себе. — В чем душа держится. Везу в больницу. Но зато, — он оттолкнул Короткова и опять метнулся к Стручкову, — зато точка! Этот случай все село растолкал! Прямо среди ночи все к нам в колхоз постановили. Кулаки — на отлете! Вот где самая точка-то!

Матюха лежал в телеге, накрытый рыжим зипуном. Когда лошадь тронулась, он шевельнул ногой, и голова его закачалась в телеге, словно была отделена от тела. Коротков шел за телегой, держал Наташу за руку и вслушивался в разговор сзади. Федот говорил успокоенно и с большой силой:

— Это еще будет, и не у нас одних. Кулакам мы гроб делаем, и делаем твердо. Для них исход один: грызть горло нам. Разве перегрызешь всем? Когда солнышко растопит снега и потекут с гор потоки, — разве их остановишь? Они найдут себе ход, пробьют дорогу, сольются в ручьи и реки, заломают льды. Так и народ наш.

— С гор потоки, это — верно. — Стручков говорил редко, сквозь зубы. — Борьба идет огромная. Но без борьбы ничего и не достигнешь.

— А ты думаешь! — Федот рявкнул и испуганно снизил голос. — Не достигнешь!

Спустились под гору, в каменистый овраг. Колеса запрыгали по камням, телега заплясала, и из нее послышался стон. Коротков молча подтолкнул Наташу, помог ей на ходу взобраться на грядку телеги, сам сел с другой стороны.

Матюха открыл глаз и чуть слышно спросил:

— Кто это?

Стараясь говорить весело, Коротков взял голову Матюхи в ладони и ответил:

— Иль не узнал, дружок? Свои.

Матюха еще раз разомкнул веки, и лицо его скривила гримаса:

— Хорош я?

— Первый сорт.

И когда Коротков на сильных толчках близко придвинулся к лицу Матюхи, тот рвано шепнул ему:

— Невеста-то… Помнишь? Опять ко мне…

Он скоро забылся. Телега взобралась на гору. Сзади в овраге клубился тяжелый туман, и из-за холмов уже поднималась багряная завеса. Там было солнце, начало нового дня, продолжение прерванной работы.

Федот нахлобучил на уши картуз и подошел к телеге.

— Ну, друзья, я погоню. Может, отходим нашего малого.

Он поглядел на лиловые, загоревшиеся очертаниями округлости холмов, и все, тесно придвинувшись к телеге, повернулись в ту же сторону. Потом Федот ухмыльнулся и ткнул кнутиком в сторону недалекого солнца:

— Всходит… Ничего ему не повредит. А раз солнце есть, стало быть, и мы будем живы… Всякого добра!

Он огрел лошадь кнутиком, телега громыхнула и плавно покатилась по серому от росы полотну большака.

Стручков оглянулся назад, потом весело взбежал на ребро ската и крикнул:

— Ребятежь! Не отставай!

Он бежал, вертко огибая рытвины. Коротков, схватившись руками с Наташей, ринулся за ним следом. В ушах засвистел сырой ветер, ноги не чувствовали земли. Они догнали Стручкова в самом протоке. И когда тот нагнулся завязать на ботинке шнурок, Наташа вдруг обняла Короткова за шею, притянула к себе и срывающимся шепотом просвистела в ухо:

— Здорово? Теперь… и я тебя люблю.

Коротков расправил плечи, оглянулся вокруг, и ему показалось, что это утро — в его жизни первое.

1929

Примечания

1

Уездный съезд советов. (Примечание редакции.)