— Ну, я так и знал, я так и знал!.. — вырвалось у извозчика. — Афиногеныча уж никогда и никому не объехать…

Дверь к председателю распахнулась. В открытую форточку ворвалась струя свежего воздуха. На стенах от сквозняка вздулись плакаты. Стараясь прочно держаться на ногах, Сердитов, придерживаясь за косяки, шагнул в канцелярию.

— Здравствуйте!.. Пожалуйте закурить!..

— Я некурящий, — ответил Терентий, здороваясь.

— С кем имею честь беседовать и по какому делу?

— Я следователь из губпрокуратуры.

В ответ Сердитов промычал что-то нечленораздельное и замолчал.

— Где тут у вас можно остановиться, обогреться, заночевать в случае чего?

— Извините, у меня дома детишки и тараканы. Не лучше ли у Прянишникова? К нему многие заезжают.

— Что ж, поедем и, мы.

Сердитов натянул на себя дублёный полушубок, а обрюзглое лицо обернул башлыком так, что из-под непричёсанных вихров лишь тускло сверкали ничего не выражающие мутные глаза.

…Дом Афиногеныча резко выделялся из числа прочих, его окружающих, крестьянских изб и построек. Двухэтажный, с обширным помещением внизу для торговли, окрашенный в голубой цвет, с флюгерами на кирпичных трубах, выглядел громадным, уютным и светлым, словно новенький пассажирский пароход среди старых изношенных рыбацких лодок. Под окном — невысокий палисадник. Из-под снега виднеются вершинки кустов крыжовника. С угла у въездных ворот — крепко вкопанный в землю дубовый столб с железными кольцами для привязки лошадей. Вороной красавец-рысак, запряжённый в лёгкие, покрытые лаком и никелем санки, стоял наготове к отъезду. Блестящая сбруя, колокольчики, бубенчики — всюду, где надо и не надо. Тряхнёт рысак головой — и звон, точно музыка, с переливом.

— На наше счастье Афиногеныч не успел на катанье уехать, — промолвил Сердитов, подъезжая вместе с Терентием к дому Прянишникова.

Терентий окинул взглядом кулацкое имение и сразу почувствовал мощь богатого промышленника: со двора был виден новый механизированный маслодельный завод, недавно построенный в низинке у замёрзшего ручья. Несмотря на масленицу, завод работал. Вокруг завода стояли подводы с тарами молока. Дальше тянулись в ряд склады, ледник, сараи с сенопрессовальными машинами и другие хозяйственные постройки…

Сердитов и Терентий вошли в дом. На кухне пахло печёным, жареным и варёным. Стол длинный, как портновский верстак, весь завален белыми пирогами.

Предсельсовета прошагал в передние комнаты. За ним последовал Терентий.

Афиногеныч, одетый в костюм из добротной материи, вразвалку сидел на диване, поглаживал побритый, до синевы, пухлый подбородок. Правда, он видел в окно, как подъехали Сердитов с Терентием, но, не желая уронить собственное достоинство, не вышел и даже не поднялся с дивана к ним навстречу. Собираясь куда-то ехать, он сейчас не был рад «гостям», тем не менее попросил их раздеться и посидеть.

— Вам, Афиногеныч, привет от Николая Васильевича Румянцева, — не раздеваясь, схитрил Терентий, обращаясь к хозяину и садясь против него в качалку.

— Ах, от Коли?! Очень приятно, — оживился сразу Прянишников и, не пускаясь в дальнейшие рассуждения, заглянул в соседнюю комнату, распорядился:

— Маша, самоварчик!..

Коренастая, круглая работница, пожалуй, сама похожая на самовар, прошла, будто проплыла, на кухню.

— А что, разве Коля не приедет на масленицу сюда? — спросил Прянишников.

— Пожалуй, нет.

— Жаль, жаль. Ну, тогда я вас попрошу сделать любезность, отвезти ему от меня посылочку.

— Отчего не так, можно, если она небольшая, — согласился Терентий.

— Посылочка-то? Да вот, вся тут, — и Прянишников, небрежно махнув рукой, показал под одним из диванов ящик со сливочным маслом пуда на полтора.

Наступило непродолжительное молчание.

Разговор не клеился отчасти потому, что Сердитов был далеко не в трезвом состоянии. Закрыв глаза, он только кивал головой и сопел.

Афиногеныч, поглядывая на него, ухмылялся и подмигивал Терентию: дескать, полюбуйся, каков гусь!.. Потом слегка потрогал председателя за коленко и погрозил пальцем:

— Рановато, товарищ, масленицу начал встречать, не упади со стула-то.

— А ну их! — прохрипел Сердитов и, открыв глаза, еле выговаривая, спросил: — А может Афиногеныч, я у вас тут лишний? Вроде бы как посторонний. Да?..

Ответа не последовало, и Сердитов снова задремал.

Прянишников взял стул и, подсев ближе к Терентию, зашептал ему на ухо:

— Вся беда в том, что любитель выпить. А так он работник золотой. Если бы не пьяница, да если бы он состоял в партии, далеко бы пошёл. Впрочем, пьёт не часто, ну, и, что говорить — дело знает… Законы знает, вообще мужик разъяснительный, полезный… а водка вредит не ему одному. Меру ей надо знать, проклятущей.

— А вы, как будто, собрались куда-то ехать? — спросил Терентий.

— Уу-спе-е-ю! — протянул хозяин. — Хотел в Раменье на катанье съездить. Там сегодня бо-огатое гулянье, завтра — у нас, в Дернокове, а послезавтра — в Сидорове. Здесь так каждую масленицу поочерёдно гуляют. Раздевайтесь, будьте гостем. Может быть, сегодня и вы не откажетесь со мной прокатиться? А?..

Терентий вежлива отклонил.

— А вы напрасно отказываетесь, — обидчиво заговорил Прянишников. — Учтите, меня вообще ваш брат, городские служащие, уважают и не избегают. Я хоть в деревне живу, а городские порядки назубок знаю. Ну, знаете ли, масленица, катанье — обычай. А я пристрастие к хорошим лошадям имею. У меня два коня, один другого лучше. Не хотите на вороном, запрягём карего. Тот и другой — огонь!.. На лето думаю легковой автомобиль отвоевать. Да, у всякого человека к чему-нибудь да есть пристрастие, — вкрадчиво и деловито продолжал Афиногеныч. — Скажем, у меня к быстрой езде страсть, чтобы дух захватывало. Вот работник у меня — богатырь, вроде бы мой телохранитель, уж всем сыт по горло, а никак не может утерпеть, чтобы тайком не пожрать чего-нибудь, — это тоже страсть. Девка тут у меня одна по хозяйству помогает — та страсть к книгам имеет, читает и читает. Намедни меня уговорила прочитать книгу «Трансваль» — сочинение писателя Федина.

— Ну, и как, понравилось? — спросил Терентий.

— Справедливая книга. Только, знаете, в такую книжку вся жизнь этого, как его, не помню фамилию, мельника никак не влезет. Про себя скажу: вот описать бы, как я разбогател, большущий бы романище получился. Между прочим, Коля-то, Николай Васильевич Румянцев, обещал на недельку в гости ко мне сочинителя одного привезти. А я сказал: если хороший — вези, а если плохонький, вроде усть-кубинского селькора Терёхи Чеботарёва, то лучше мне и на глаза не показывай…

«Видимо не знает меня, и тем лучше», — удовлетворённо подумал Терентий и тут же вспомнил, как в не столь давние детские годы Прянишников отхлестал его в Попихе крапивой, и как потом, совсем недавно, всего года четыре назад, из-за его, Терёши, злой шутки Прянишников долго хромал, разбитый лошадью. Но об этом случае знали только