Лист бумаги был пустым. Он вглядывался, но ничего не видел. Только ослепительная белизна и молчание. Только тишина и ровное сияние белого света.

Скрипнула дверь.

Ко нему подошла Франсуаза и коснулась его шеи своими пальцами. Потом отошла к окну и зашторила его. Потом он услышал, как она звонит по телефону:

– Он умер, – сказала она кому-то тихо. Он слышал, как удалялись ее шаги.

В комнату вошла Марта. Он узнал ее по звуку шагов.

– Значит, она никуда не уезжала, – мелькнуло у него в голове, – значит…

Он увидел Марту перед собой, она села на край кровати и положила руку ему на лицо.

Она закрыла ему глаза, потом встала и пошла к окну. Он понял это по шагам.

– Отправь письма! – крикнул он ей.

Она не ответила.

– Я умоляю тебя, отправь письма!

Она расшторила окно.

Наверное, она смотрела на улицу, на шумную текстильную улицу. Он знал, что она видит: плотноватые мужчины и женщины раскраивают, шьют, гладят огромными утюгами на толстых, черных, свисающих с потолка шнурах. Улица надрывается мотоциклетным ревом, и юноши в кожаных куртках развозят в разные концы города костюмы, платья, жакеты.

Возможно, она смотрит на третье окно сверху дома напротив, где всегда, подбоченясь, беседует с молоденькой толстушкой коренастый усач, соблазняет ее, подлец!

Но толстушка не отвечает ему, она слишком занята работой и не отвечает ему никогда, никогда, никогда…