Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58

По правде сказать, Полина своего «спонсора» немного побаивалась. Безобидный-то он безобидный, но возражать ему Полина опасалась. Когда она – осторожно-осторожно, издалека – пыталась намекнуть на «не на всю ведь жизнь», Венечка тут же становился приторно нежным, называл ее «моя маленькая драгоценность», вздыхал… и не только вздыхал… А в глубине глаз мелькало что-то… что-то непонятное. И это непонятное очень, очень Полине не нравилось. Даже пугало.

Вряд ли, конечно, от «культурного» чиновника можно ждать чего-то серьезного. Некоторым девочкам с любовниками везло куда меньше – и придурки попадались, и извращенцы, и даже вовсе бандиты. Нет-нет, Венечка безобидный, уговаривала себя Полина. Да что – уговаривала, это ж правда. Ну какая там от Венечки может быть опасность? Разве что до рукоприкладства может, пожалуй, дойти – но она ж не кисейная барышня. Балерины только на вид бесплотные создания, а силой с любой легкоатлеткой посоперничают. Нет, попыток рукоприкладства Полина не боялась. Вот наговорить что-нибудь «сопернику»… это да, это может сильно навредить. Ну да ладно, там видно будет, как оно дальше сложится.

Она согнала с лица краску и улыбнулась – как будто робко и немного смущенно:

– По-моему, все эти разговоры про покровителей – больше преувеличение. Всякое, конечно, бывает, и без протекции дело не обходится, но это… это все не то. Не о том. Люди болтают, потому что просто не понимают: хоть бы тебе сам министр культуры протежировал, что толку, если ты танцуешь нога за ногу. Конечно, вокруг балета… ну и внутри труппы, конечно, много всякого. И нехорошего тоже. Ну… вы ведь сами видели. Но какое это имеет отношение к самому балету?

В общем, проговорили они часа полтора. И телефонный номер Полина ему сказала, и пообещала, что если репетиции будут не сплошняком, то – да, можно будет еще встретиться.

Марк хотел проводить девушку до общежития, но она даже руками замахала:

– Ой, нет, не нужно, что вы! Тут совсем рядом, я дойду, не надо провожать, а то разговоров потом не оберешься.

Он глядел вслед, пока тоненькая фигурка не скрылась за поворотом.

Так… Что будет быстрее: вызвать такси или дойти до ближайшего проспекта, где эти самые такси стадами ездят?

И тут – минуты не прошло – из‑за угла вывернула темная сгорбленная фигура. Старуха!

Что ты, Вайнштейн, выдумываешь, одернул он сам себя. Та старуха давным‑давно дома сидит, чай пьет. С вишневым вареньем. А ты сказки страшные сочиняешь.

Но сердце опять начало стыть, и ледяные языки расползались шире и шире. И ноги точно примерзли к асфальту – невозможно сдвинуться… А она все ближе…

Когда расстояние сократилось до квартала, «старуха» оказалась коренастым мужичком в куртке с низко надвинутым капюшоном.

Тьфу, морок!

Временами собственная фантазия его бесила. Старуха, видите ли! Как в рекламе, которую крутят под каждый Новый год – скоро, должно быть, уже опять начнут, – они настоящие! Вспомнив Деда Мороза – ой, пардон, Санта-Клауса – валящегося при виде живых конфет в обморок, Марк опять развеселился.

Старуха-то попалась колоритная, пожалуй, ее и в роман можно вставить. Как чью-нибудь тетку или бабку. Или пусть будет просто старая театралка? Или бывшая капельдинерша? Немного не в себе от старости. Цепляется ко всем, ужасы всякие бормочет. Вроде настоящая, а вроде и морок. Символ. Да, хорошая мысль.

Только не стоит эту мысль думать посреди промороженной улицы. Домой. К теплу, к мохнатым тапкам с львиными мордами, к горячему чаю. С вишневым вареньем.

В такси было тепло, из динамиков вместо традиционных шлягеров про «уси-пуси» и тому подобных «зайчиков» тихонько мурлыкала какая-то умиротворяющая англоязычная классика. Марк полез в карман за телефоном – позвонить Татьяне, сказать, что он уже погулял и скоро будет, и хорошо бы чаю к его приходу, а то мороз прямо ужас – и не окончил движения. Пальцы наткнулись на…

Что за черт? Марк совершенно точно знал: в правом кармане пальто лежит телефон. Ничего больше. А тут пальцы ткнулись во что-то мягкое, а под рыхлой тряпочностью прощупывается еще и что-то твердое. Он приподнял глаза – из‑за подголовника водительского сиденья виднелся висок таксиста: седоватый, коротко стриженный. И ухо. Такое обыкновенное, такое… успокаивающее.

Он вытянул из кармана сверточек. Маленький, в пол-ладони. Да, внутри что-то твердое, небрежно замотанное в мохнатую, вроде фланели, темную тряпицу. Кажется, синюю. Свет в салоне не горел, а мелькающие в окнах фонари скорее мешали, чем помогали что-то разглядеть.

Осторожно, очень осторожно, кончиками пальцев Марк раздвинул мягкие складки.

Сердце как будто остановилось, а потом сразу заколотилось бешено, лихорадочно. Воздух сгустился до кисельной вязкости, до снежной сухости – не вдохнуть.

Не может быть.

На ладони лежала… стеклянная балерина.

Про телефон он, конечно, тут же забыл. Вообще не очень помнил, как доехал до дома, как расплачивался с таксистом – в этот момент мелькнула мысль, что надо было в бабкину квартиру ехать, а не в особняк, ну да что уж теперь.

На автопилоте сделал себе чаю, потянулся было за коньяком, но передумал – и так окружающее казалось каким-то зыбким, точно нереальным.

– Ой, пап, ты уже дома? – Ксения появилась рядом, точно чертик из табакерки: только что не было, и вдруг вот она. – Как здорово! Я хотела…

– Ксюш, давай потом? – почти жалобно попросил Марк.

– Ну па-ап! – протянула она голосом маленькой девочки, балованной отцовской любимицы. – Я тебя ждала-ждала…

Марк виновато улыбнулся:

– Завтра, ладно? Мне… мне подумать нужно.

Скорчив недовольную гримаску, дочь дернула плечом – как рассерженная кошка – и удалилась – тоже «кошачьей», предельно независимой походкой.

Марк прихватил кружку с чаем, вытащил, воровато оглянувшись, из пальто тряпочку со статуэткой и быстро, точно догонял его кто-то, скрылся в свой кабинет. Чур-чур, я в домике!

Балерина была та самая. Она все так же – как в немыслимо давние, незапамятные времена – стояла на украшенной завитками крошечной шкатулке и загадочно улыбалась.

Та самая.

Ну или – вступил в диалог здравый смысл – точно такая же. Все-таки больше тридцати лет прошло, вряд ли «та» статуэтка так уж отчетливо сохранилась в памяти. Ну, пожалуй, согласился Марк. Но какая, в сущности, разница? В некотором метафизическом смысле она все равно та же самая. Потому что при одном взгляде на нее в груди – да-да, внутри, за ребрами и ключицами, – вспыхивают наперебой острые золотые искры, множатся, кружатся, вздымаются легкой веселой пеной – и плевать, что говорит по этому поводу классическая анатомия! Только тогда, давным‑давно, он чувствовал волшебство – как реальность. Скучные умные дяди и тети, собаку… тысячу собак съевшие на психологии восприятия, утверждают, что «магическое» восприятие мира доступно только детям. Что они понимают! Волшебство – рядом! Это ведь так просто, всего-то и нужно – ему открыться. Просто согласиться, что оно существует!

И какая разница, откуда взялась та старуха – Марк понимал, что балерину в его карман могла сунуть только она, – все это не имеет значения. Должно быть, это была какая-то бабушкина подруга.

Или… нет, не может быть… Она в пансионате – очень дорогом, очень правильном: первое, что Марк сделал, когда у него появились наконец деньги, это перевел ее из нищей государственной лечебницы в «приличное» место. За ней очень хорошо ухаживают… не может быть.

Просто не может быть. Конечно, у скверика к нему подошла какая-то бабушкина знакомая. Или – почему бы нет? – уборщица. Татьяна время от времени нанимала кого-то, чтобы «почистить» бабушкину квартиру, иначе, как она говорила, там пылью все до потолка зарастет. Да, точно. Так, вероятно, и было. Одна из уборщиц наткнулась на статуэтку – и стащила. Вещица красивая и не слишком дорогая, если что, в суд не потащат из‑за такой ерунды. Или даже не так. Марк поймал себя на том, что выстраивает схему возможных событий, как будто работает с сюжетом. Собственно, почему нет? Жизнь состоит из миллиона сюжетов, она сама – один сплошной сюжет. Уборщица пришла с ребенком. А что? Очень возможно. И пока мать наводила чистоту, отпрыск стащил статуэтку. Ну красивая же! А мать обнаружила. Да, вот так. Мать обнаружила, но вернуть открыто побоялась или устыдилась. Вот и изобразила «сцену у фонтана». Правда, фонтана в скверике не было, но какая разница!

И тем более – какая разница, как все вышло?

Даже думать нельзя о «как» и «почему»! Нельзя лезть в сказку толстыми взрослыми пальцами! Сломается, замрет, осыпая золотую пыльцу с убитых слишком пристальным разглядыванием крыльев. Умрет.

Стеклянная балерина в круге настольной лампы сияла теплым, мягким золотистым светом. Инкрустированные на крышке шкатулочки под ее ногами узоры напоминали… Марк чуть отодвинулся, посмотрел искоса… да, очень похоже на циферблат.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58