что бил перстнями по лицу Андрея Тимофеевича; тоже, получается, выжил. Но кулачищами больше не помашет, пальчики-то осыпались под клыками Раздора. Сохранился для пары кровавой культе левый кулак, в нём зажата монтировка. 
Много знакомых по майдану рыл! Борисыч, Геннадьич и Николаич – распивали ликёр у окошка, судачили о Валерьяныче и ангельском орнитозе. Вонючие Ефимыч и Кондратьич, лысый Нилыч, косматый Лукич. С недовольной рожей плетётся Григорьич, сжимая, как пику, заострённый черенок лопаты. Кто ещё? Емельяныч с нечистой бородой, Константиныч, что учил про «вот те скрест» – словесная обманка для прихожан церкви. Саныч, Иваныч и Валентиныч, красноглазый Самуилыч, Семёныч, Артурыч, по которому плачет стоматолог-протезист, молоденький Кириллыч – колдуны, чернокнижники и ведьмаки, ближний круг, все, кто позорно бежал прочь от ДК, оставив Прохорова погибать в бойне с невидимыми псами. Видать, к ночи устыдились и решили искупить вину кровью.
 Увязался за толпой безумный Азариил, молодой хорунжий демонического легиона из ПНД № 16, – кому, как не казаку, в бой! С ним сосед его по палате, шизофреник с больничным погонялом Карабас. Бедолаг перед битвой наспех инициировали в Азариилыча и Карабасыча – сгодятся для количества.
 Азариила я не застал, милая, а Карабаса помню. Тоже с малых лет по дуркам, Гена Рындин. Вялотекущая манифестировала с «Золотого ключика» – экранизации, где актёр Этуш исполняет куплеты Карабаса. Десятилетнего мальчика доставили в детское отделение (заведующая Меркулова А.С.) с острым приступом речевого и моторного возбуждения. Непристойное поведение, навязчивое рифмование:
  Зовёте меня липким!
 Да! Я готов на липкости!
 Ух! Я готов на липкости!..
 Но лишь бы в потасовке
 Хватило бы мне гибкости!
 Хватило бы мне гибкости!..
  Куплеты – в приложении к монографии Б.Д. Когана «Гебефреническая шизофрения у подростков» под редакцией профессора А.Н. Корнетова.
 Бывало, от тоски и скуки гаркнешь среди ночи:
 – Карабас! Мыло!..
 И тотчас на всю палату:
  Зовёте меня мыльным!
 Да! Я готов на мыльности!
 Р-р-р!.. Я готов на мыльности!
 Но лишь бы в потасовке
 Хватило мне стабильности!
 Хватило мне стабильности!..
  Что угодно кричи, хоть: «Эллипс!» Сразу откликнется: «Зовёте меня Эллипс! Да, я готов на эллипсы! Ух, я готов на эллипсы!..»
 Он и перед битвой рвёт горло, подражая рыку Высоцкого:
  Зовёте меня мёртвым!
 Эх, я готов на мёртвости!
 Ух, я готов на мёртвости!..
 Но лишь бы в потасовке
 Хватило бы мне чёрствости!
 Хватило бы мне чёрствости!..
  К отряду присоединились ведьмы и колдуньи – маркитантский обоз и санитарная поддержка: у безбровой Денисовны корзинка с батонами, Васильевна (один зрачок карий, другой зелёный) тащит ведро яблок, что нападали в саду возле ДК. Артамоновна, багровое пятно во всю щёку, как младенца баюкает пятилитровую бутыль самогона. Анисимовне (с поганкой в ухе) доверили аптечку. Карга Егоровна шлёпает налегке.
 Предостаточно и молодых сил. Узкоглазый Кимыч с гитарой и его неформалы – не меньше дюжины. Ведьмаки и колдуны из регионов – десятка полтора. Из приезжих узнаю горбатого Агафоныча – брехливо наяривает на аккордеоне покойного Ираклия. Можно сказать, поднял инструмент, как упавшее знамя!
 Кого-то даже несут на импровизированных носилках из одеяла и двух жердей – прям как шведского короля Карла II. Подставили косые плечи Нилыч, Артурыч, Емельяныч и Геннадьич.
 Милая, не поверишь, на носилках копролитовый Сатана! Рядом торжественно вышагивает Лукич с орденской подушкой, на которой фрагмент черепа Клавы Половинки – височная часть с кудряшками и затылок.
 Но кто сколотил корявое ополчение?! Их же реально много – четыре десятка! Кто усовестил, объединил и повёл в наступление?! Да Олеговна же! Девица с кроличьими зубами и сальными космами. Прям Жанна д’Арк какая-то! Её же только «отчеством» наделили, а уже освоила функции духовного лидера и полководца!
 – Вперёд, братцы! – хрипло взывает Олеговна, подгоняя робеющих нелюдей. – Вперёд! За мной!..
 Поэтому и Сатана на носилках. Олеговна тайно кралась за Сапоговым, Макаровной и Псарём Глебом до самого подъезда. В квартиру № 71 поднялась уже после, как все ушли…
 Указывает на Сапогова и Макаровну:
 – Отступники! Предатели Сатаны!..
 Демон в тополях больше не прячется, некому горланить «Аз есмь Сатана!»
 Рыкающий голос Олеговны не особо похож на девичий. Скорее старческий, мужской. Может, Олеговна осипла, не привыкла командовать, да и ночь свежа.
 – Братцы! Палец во внутреннем кармане пиджака у жалкого счетоводишки! Не бойтесь, он ничего не сделает! Обезврежен, гад!
 Да это ж Прохоров! Ведьмак при жизни был выдающимся некромантом. Туловище сгинуло, Прохоров после Клавы Половинки подселился в Олеговну и теперь при помощи техники ды́хцы изнутри хрупкой девицы руководит воинской операцией по захвату Безымянного. Для этого колдуны притащили Сатану на кладбище – знали, где искать Сапогова, – чтоб на месте восстановить мировую антигармонию.
 Вот всё и объяснилось! Никто не помещал Ад в счетовода. Много чести! Просто скормили дураку диавольский галоперидол, лишив возможности отбиваться и двигаться.
 Коммутатор, кстати, не врал, уверяя, что в его присутствии Андрею Тимофеевичу ничего не грозит, мол, палец всем до лампочки. Соблазнил счетовода, и поминай как звали. А колдунам под предводительством Олеговны-Прохорова Безымянный весьма нужен. И копролитовому Сатане тоже.
 Макаровна в панике смотрит на подступающее войско. Пусть смешные они, увечные, но их реально «легион»! А бесов для защиты нет. Сапогов считай паралитик. Надо срочно выкликать Псаря Глеба.
 – Тимофеич! Родной! – трясёт дружка ведьма. – Очнись! Свисти тайным свистом! Вызывай подмогу, или нам крышка!..
 Так тормошила, что из штанины Андрея Тимофеевича выпал молоток, припасённый для защиты.
 Сапогов не слышит Макаровну. Пускает слюну да глядит в неведомое.
 Эгрегор показывает ему заурядную квартирку, которой не помешал бы если не капитальный, то хотя бы косметический ремонт. Старенькие обои, потёртый в трещинах линолеум, зеркало без рамы в прихожей. Антресоли над входом в кухню – дверцы рассохлись. Взгляд Сапогова превратился в управляемую камеру – принимает сигналы, куда и на что смотреть. Тесная, как во всех хрущёвках, кухня. Над плитой обвалился фартук – клетчатые дыры, точно заготовки под гипарксис. На холодильнике переводные картинки. Стол покрыт дурашливой клеёнкой с персонажами Уолта Диснея. Сидят трое – усатый незнакомец из троллейбуса, средних лет женщина неказистой внешности, одета в халат. И малолетний поганец Костя! Ваза с печеньем и три чашки – чаёвничали. Усатый всё плачет; когда без шляпы, видно, что у него вьющиеся волосы. Костя что-то втолковывает мужчине. Женщина курит, неряшливо стряхивая пепел мимо консервной банки, заменяющей пепельницу. Затем встаёт и принимается что-то толочь в ступке, Костя подаёт ломкие, янтарного цвета фрагменты. Когда заканчивают, из ступки наружу высыпается желтоватый прах – небольшая горсть.