Макаровна защиту наилучшую поставила. Двойную с сигнализацией: «зеркальную» и «кладбищенскую» (она же «покойницкая» или «бесовская»). Плюс западня с растяжкой. «Зеркалка» нужна, чтобы вражина, осмелившийся поднять колдующую руку, получил в рожу симметричный ответ – «отражение». А уж бесы-стражи (или покойники) потащат виноватого к растяжке. Но поскольку за Сапогова удар принял Рома с Большой Буквы, Андрея Тимофеевича просто швырнули к порогу Макаровны – на хозяйкин суд.

– Пакостить, значит, горазд, а про обратку не слыхивал? – говорит Макаровна, уперев руки в боки. – Вот же гад белобрысый!

Сапогов не юлит, а отвечает начистоту:

– А зачем вы надо мной посмеялись?! Я к вам со всей, можно сказать, душой!..

– Не продал ещё? – хихикает старуха. – Душу-то? Не нашлось покупателя?

– Взял по вашему совету петуха, – занудствует Сапогов, – привязал записку, а он никуда не побежал! Вы меня специально обманули!

Макаровна брезгливо щурится:

– Сколько ж на тебе дряни кладбищенской повисло! Фу-у!..

Замысловато щёлкает пальцами, что-то невнятное бормочет – проводит оккультную дезинфекцию.

– А что это вы делаете? – спрашивает подозрительно Сапогов. – Небось колдуете против меня?

– Рожи мёртвые за твоей спиной висят, как шары надувные. Протыкаю их. Да не оглядывайся, дурак! Нельзя!..

Влечение, милая, всё ж не тот пустой звук, с которым лопаются за спиной Сапогова могильные упыри. Макаровне впору бы разозлиться и примерно наказать незадачливого колдуна-счетовода. Однако ж избавила Андрея Тимофеевича от кладбищенских паразитов. Сапогов ещё с прошлого раза чем-то ей приглянулся, может, напомнил кого-то из юности, пастушка или гармониста…

В жизнь Макаровна шагнула деревенской необразованной дурой, но к старости, как иные жиром, обросла умом и опытом. Вышло так, что Макаровна, заурядная курносая девка двадцати лет, вынужденно ночевала в комнате, где стоял гроб с родственницей, про которую соседи с опаской шептались, что ворожея она и чертовка. Сначала в темноте что-то засопело. Макаровна проснулась, зажгла керосинку. Сама не понимая зачем, подошла к покойнице. Вдруг у лежащей в гробу старухи открылся и блеснул мёртвый глаз. Макаровна хотела взвизгнуть, но голос куда-то подевался. Оглянулась – в комнате остались одни стены, да если бы и была дверь, убежать она не смогла бы, сковало оцепенение.

Изо рта старухи медленно вытекла струйка серо-голубоватого цвета, похожая на папиросный дымок, собралась под потолком в клубок. Печь превратилась в треснувшую боковину склепа с вензелем в виде перевёрнутой пятиконечной звезды, а рядом возник силуэт в сером, как подвешенный для просушки дождевик. Под опущенным капюшоном чернел взгляд кромешной пустоты, пронзающей тоской и холодом.

Мрак из дождевика что-то беззвучно произнёс, клубок дыма заметался под потолком, а рот у Макаровны сам собой приоткрылся. Серый клубок развернулся спиралью и резко влетел девке в горло, а у старухи распахнулся второй глаз. Вот тогда Макаровна и завопила на всю хату. Люди вбежали на крик, а она уже беспамятная каталась по полу, словно в падучей. А родственнице так и не смогли затворить глаза, хоронили с открытыми.

С той поры у Макаровны началась иная жизнь. Вскоре сбежала она из деревни в город, а там постепенно развернулись её недюжинные колдовские способности, доставшиеся в наследство от родственницы-ведьмы. Кому нечистые сами передают мастерство, и учителя не нужны – всё даётся само.

– Ладно, – разрешает Макаровна. – Заходи! Но сначала плюй! – и строго показывает на загаженную икону Спаса.

У обычных людей принято вытирать ноги о половичок, у колдунов положено глумиться над священным. Сапогов плюёт, но без слюны, опасается оставить личный материал.

В прихожей вешалка, на ней поношенная одежда. Внизу убогая обувь – сапоги, войлочные туфли «Прощай, молодость!». Тотальное отсутствие дорогих вещей и иных признаков бытового достатка.

Кухня, куда Макаровна сопровождает Сапогова, без алхимических пузатых реторт, пучков травы, свисающих с потолка, кошачьих лапок, сушёных жаб или змей, заспиртованных демонкулусов в банках. Да ведь это клише – из книжек или фильмов. А Макаровна – настоящая ведьма.

На полках эмалированная утварь, чашки, тарелки. Бочкообразная стиральная машина ревёт и трясётся; шланг харкает отработанной мыльной струёй в посудомоечную раковину. Сапогову в этом хлыщущем звуке слышится «Юдоль».

– Как звать-то тебя? – Макаровна тяжело опускается на табурет. Глаза мутные, веки розовые. Брови редкие, седые.

– Андрей Николаевич, – привычно полуврёт Сапогов.

– А я Макаровна, – без фокусов представляется ведьма. – И чего тебе от меня надо?

– Колдовство моё барахлит! – сразу приступает к делу Сапогов.

Говорит требовательно, будто пришёл на приём к врачу, который обязан помочь.

– И что с того? – поддразнивает Сапогова старуха. – Присаживайся, не стой столбом…

Андрей Тимофеевич, кстати, мог бы догадаться, что его заклятия всё ж срабатывают на уровне первичного импульса. Иначе с чего бы прилетела обратка от Макаровны?

Сапогов, примостившись на краешек табурета, возмущается:

– Да я такие штуки изобрёл, которых до меня вообще не было!

– И какие же?! – Макаровна смеётся, даже чуть откидывается назад. – Выдумываешь, небось!..

Порывистый нрав Сапогова всё больше забавляет ту часть её естества, которую раньше занимала погубленная душа.

Характером и задором Андрей Тимофеевич категорически не похож на вялого пенсионера – скорее на экзальтированного, очень целеустремлённого юношу. Это импонирует Макаровне.

– Я открыл, что, если саваном протереть очки, увидишь покойников! Что если прочесть над дохлой тушей заклинание, то спустя тринадцать часов, тринадцать минут и тринадцать секунд откроется потайной лаз в запретные города! Придумал записывать проклятия прогоревшей щепкой от гроба или кремационной костью!.. – он умолкает и, чуть пожевав пересохшими от волнения губами, признаётся: – Полагаю, мне не хватает нужного покровительства. Укрепляющего могущества извне! Я поэтому душу хотел продать, чтобы Сатана помогал!

– Дался он тебе! – ведьма кривит бородавчатую рожу. – В церковь лучше сходи, у боженьки попроси!

– Не хочу! – капризничает Сапогов. – Не выношу Бога!

– Ну тогда своруй у него колдовства! – не спорит Макаровна. – Он даже не заметит.

– Опять издеваетесь?! – злится счетовод. – Это же церковь!

– Так священники главные колдуны и есть! – ухмыляется в ответ Макаровна.

– Это как? Объясните подробней!

– Да что тут непонятного? – Макаровна пожимает плечами. – Вот талдычит перед иконой поп: «Бог, защити-ка мне Петрова!» А ты, ежели хочешь сгубить Петрова, что должен просить? «Бог, кому говорю, не защищай Петрова!»

Ведьма права. Речь идёт о снятии магической брони с человека. А после этого можно делать с ним что угодно.

– Бог меня разве послушает?!

– А ты сбреши, что Петров его больше не любит! Бог обидится, и пропал Петров. Хана ему! Самая завалящая порча убьёт!

– Вдруг не поверит? – сомневается Сапогов.

– Так для этого и хитрости имеются небольшие…

– Какие? – жадно интересуется Сапогов. – Мне-то они и нужны!

– А ниточку духовную