На самом деле работа тоже нередко вынуждала меня пропускать дружеские застолья — неожиданно затянувшееся совещание, завершение рекламной кампании или исследования… Но все же такое никогда не огорчало меня, потому что я знал: это помогает моей карьере. Отказываться от пиццы ради того, чтобы преуспеть на службе, — это почти подвиг, отказываться ради кого-то — самопожертвование.

Пока я размышлял об этом, Сильвия ласково поглаживала меня, наверное, заметила, что я немного огорчился.

— Когда мы первый раз сидели с тобой в кафе-мороженом, — проговорила она, — был момент, когда я перестала слышать, что ты говоришь, потому что представила вдруг, как занимаюсь с тобой любовью. Смотрела на твои руки, и мне хотелось, чтобы они прикасались ко мне.

А я-то думал, что из нас двоих только у меня возникло такое желание. Как обычно, я ничего не понял.

— В самом деле?

— Да. Ты не представляешь, как меня это поразило. В моей жизни никогда еще не случалось ничего подобного.

Я посмотрел на нее. Мне нравилось ее тело, а ноги — так просто бесконечное приглашение прикоснуться к ним!

Я хотел бы сказать ей, что она прекрасна, но вместо этого спросил:

— Что ты сказала обо мне Даниеле?

— Что мы познакомились в кафе и что ты интересный мужчина.

— Интересный мужчина? Такое ты могла сказать своей матери, двоюродному брату, но не подруге.

— Я сказала ей и то, что две минуты назад сказала тебе.

Я молча смотрел на нее, ожидая, что она повторит ту фразу еще раз.

Она подняла на меня глаза и повторила:

— Что мне хотелось бы раздеться и тут же заняться с тобой любовью.

Ей нравилось провоцировать меня, и я снова пришел в возбуждение, но решил держаться и продолжать нашу игру.

— И как та отреагировала? — спросил я, поглаживая ее ногу.

— Сказала, что наконец-то я пробуждаюсь.

Я рассмеялся. Не стану отрицать, что в этот момент я почувствовал себя сексуальнее Стива Маккуина[6].

Она несколько секунд не отрывала от меня взгляда.

— У тебя были когда-нибудь длительные отношения с женщиной?

— Два года мы считались женихом и невестой и год жили вместе.

Я удивил ее, такого она не ожидала. Я продолжил:

— Это единственный раз, когда я жил с женщиной, и это не очень хорошо закончилось.

Я никогда не был успешен в отношениях и со временем понял, что все прекрасное уходит, а потом появляются какие-то досадные, скучные вещи и совместная жизнь постепенно превращается в некую повседневную тиранию. Людей связывает лишь привычка, а потом они живут вместе только из-за решения, принятого, когда все было совсем по-другому.

Сильвия улыбнулась, услышав про «повседневную тиранию».

Я рассказал ей, как однажды вечером, после ужина моя бывшая заявила, будто не чувствует, что я люблю ее, и, по ее мнению, мы никуда не движемся и ни к чему хорошему это не приведет. Жить со мной, сказала она, это все равно что ждать телефонного звонка.

«Вот так и живу с тобой. Еще не поняла, рано или поздно кто-нибудь возьмет наконец трубку или же, если связь оборвалась, я только время теряю».

Когда мы потом расстались, я вздохнул с облегчением, а она никак не хотела смириться с этим. Месяцами донимала меня бесконечными телефонными звонками, со слезами уговаривая вернуться. Нет ничего неприятнее человека, пришедшего в отчаяние. Но чем настойчивее я отказывал ей, тем больше она умоляла меня.

И я дал себе слово, что очень крепко поду маю, прежде чем снова вступлю с кем-то в отношения.

Эту последнюю мою мысль Сильвия не услышала, потому что я не стал произносить ее вслух.

Мы с ней ничего не обещали друг другу, и все же мне не хотелось, чтобы она думала, будто я такой, каким виделся ее подруге, — тип, который не хочет создавать семью.

— Тебе нужно идти? — спросил я.

— Да, уже скоро.

— Сегодня нет уроков?

— Нет, сегодня я играла для себя.

Я задумался: не потому ли она стала преподавать, что не хватило таланта?

— Я была талантливым ребенком. — Она будто прочитала мою мысль.

— И что же случилось?

— Лет с пяти мне приходилось заниматься по меньшей мере по четыре часа в день. Можешь себе представить, что происходило, когда я стала подростком! — Ее лица коснулась грусть. — Я теряла все: первые сигареты с подругами, концерты, праздники, здоровое подростковое безделье. Я чувствовала себя очень одинокой, всего лишенной.

Я всегда полагал, что талант освобождает человека. А оказалось, судя по ее словам, вырывает из жизни и вынуждает пребывать в одиночестве. Эта девочка вызвала у меня нежность.

Я поцеловал ее ступню.

— О чем задумался? — спросила она.

Я ответил не сразу:

— Думаю, что нам легко быть откровенными.

— Пожалуйста, пообещай мне.

— Что именно?

— Что мы никогда не станем говорить друг другу неправду.

— А почему мы должны были бы это делать? — Потому что, когда люди встречаются, через некоторое время у них появляется потребность в переменах.

Я посмотрел ей в глаза.

— Если кому-то из нас двоих не захочется больше встречаться, он просто скажет об этом и мы поставим точку.

Она улыбнулась мне и одним глотком допила лимонад. Потом закрыла глаза, наслаждаясь моими ласками.

ШЕСТЬ

Уже больше месяца мы встречались у меня дома. За это время с деревьев успели облететь почти все листья; пропали, как и загар, воспоминания о летнем отпуске.

Отношения с Сильвией отразились на мне очень благотворно. Даже в ее отсутствие меня не покидало ощущение счастья. Где бы я ни находился — на работе, с друзьями, — меня постоянно переполняли радость и пылкость. Я горел желанием жить, делать что-то новое.

С Сильвией мы виделись обычно в обеденное время. Почти сразу, едва только она входила, начинали заниматься любовью, а потом просто болтали, не вставая с постели.

В тот день она лежала, положив голову мне на грудь, я поглаживал ее плечо, перебирал волосы. Похолодало, и мы впервые укрылись одеялом. За окном покачивала ветками сосна.

В комнате было очень тихо, если не считать шума, доносившегося от мусорного бака для стеклянной тары. Всякий раз, слыша звук разбивающихся вдребезги бутылок, я думал: ну почему нельзя просто положить их на дно, а не швырять.

Я поставил классическую музыку, что делал редко, всякий раз обещая себе слушать ее чаще.

— Это Бах, — заметила Сильвия.

— Я не разбираюсь в