– Я сейчас быстро кое-что тебе скажу, только тебе придётся поверить мне на слово.
– Что за дела?
– В общем, есть заговор. Дети все: Полина, Карина, Сашка – настроены против основных акционеров Компании.
– Да мне-то что, ну и настроены, если они дуры полные.
– Нет, пап, всё серьёзно. Они хотят отобрать у вас Компанию.
Я в очередной раз подумал, что мы плохо воспитали детей. Сашка наркоманка, Макси не слишком умён.
– Образовался союз бездарных дармоедов, ты это хочешь мне сказать? Давай по-честному. Почему я должен вообще думать об этом?
– Бёрна же убил его сын Боря, вдруг и тебя как-нибудь устранят? Я просто волнуюсь.
– Бёрна никто не убивал, он разбился из-за собственной глупости и авантюризма.
– Нет, его убили, – упрямо повторил Макс. – Нам Саша всё рассказала!
– Да Саша твоя – наркоманка! У неё в голове пусто.
– Полина сказала, что в течение недели они перепишут Компанию на себя.
– Ещё и Полина! Чушь какая-то, – рассердился я. – Хватит нести околесицу, как, по-твоему, это возможно? Как?
– Да не знаю, я! Деталей не знаю!
– А почему ты не знаешь деталей?
Он замялся:
– Они изначально не очень-то хотели мне всё рассказывать, я ж только недавно приехал… А потом я сказал, что это очень стрёмно идти против всех взрослых. Вдруг ничего не получится, вдруг нас всех потом посадят или там ещё хуже…
– Ты что хочешь от меня услышать? Слова благодарности? Какой ты молодец, что рассказал мне? Представляешь, какой ты ничтожный, что они тебя даже в команду заговорщиков не взяли?
Максим подавленно молчал.
– Ты просто слабак, – с горечью сказал я. – У тебя яиц не хватило пойти против меня.
Глава сорок девятая. 2024. Президент
Наступил шестой день моего заточения. Давным-давно я увлекался нетрадиционной медициной и медитативными практиками и помню, если человека отключить от внешнего мира, случается сенсорная депривация. Короткие осознанные перезагрузки приводили мою нервную систему к расслаблению, это вызывало снижение потока импульсов и благоприятно сказывалось на структурировании и анализе информации. Я порой входил в подобные состояния и наблюдал, как ментальный поток становился более податливым, принимал удобную для считывания форму. Этот нейрохимический процесс однажды позволил мне минут за пятнадцать проанализировать состояние рынка, тогда я смог придумать новый продукт, пользовавшийся успехом, – гранулированный фруктовый чай для детей, это было в далёком две тысячи втором году. Но я никогда не задумывался, к чему приводит длительное принудительное отключение; скорее всего, мозг впадает в состояние сна, а потом медленно отмирает. Мой дом, всегда отличающийся строгостью и порядком, служащий отражением прямолинейности моего ума, сейчас казался мне безликой тюрьмой, в которой мне предстояло провести ещё неизвестное количество времени.
Я всё смотрел на толстые плитки, соединённые цементом. Выпуклые части затвердевшей массы делали картинку объёмнее, а стыки между ними казались упругими, поэтому я иногда вставал и водил по ним пальцем, проверяя, действительно ли они застыли. Я знал, что в этом простом и правильном порядке кроется решение наших проблем и, если долго всматриваться, оно станет очевидным. Но как только мне вот-вот удавалось подцепить мысль, она обрывалась, я снова всё забывал и подолгу всматривался в орнамент, стараясь соединить плитку и удар своего сердца, нащупать этот общий для всего пульс, тогда получится всё исправить. Почему ни у одного из нас никогда не было братьев? Это ли ни странно? Разве не в этом крылся основной мотив нашей дружбы – стать друг другу кровными родственниками? Семья была мне не по крови, а по духу. Может ли один из нас быть предателем? Я хорошо знал, на что способны мои друзья, а ещё лучше знал, на что они не были способны.
Плитки начали дрожать, как только я отвёл взгляд, поэтому я снова вперился глазами в орнамент, складывающийся в последовательность. Некоторые элементы были темнее других, и при пристальном рассмотрении эта разница становилась всё более явной, как будто кто-то увеличивал контрастность, и вот, наконец, я отчётливо увидел последовательность – шестьдесят четыре клетки, наполовину чёрные, наполовину белые. Я заставил себя дышать ровнее. Комната оставляла мне подсказки одну за другой. Всё это время мы играли шахматную партию. Мы, конечно, на стороне белых – в плитках стали проступать фигуры (ещё одна галлюцинаторная странность), одна за одной: король, ферзь, ладья, слон, конь и пешка. Как это я раньше мог не замечать, что шахматных фигур тоже шесть, как и нас. Теперь осталось определить, кто есть кто. Или, может, это совсем не важно?
На ум пришла старинная пословица, которую часто повторяла тётка по материнской линии: «Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку», так что, наверное, мы все разные фигуры, и каждый из нас, по очереди, исполняет роль короля или слона, может быть то ферзём, то пешкой. У нас нет главных героев, мы все они. Только вот, кто играет за чёрных? Пресловутые призраки? Анонимная группировка, которой не хватило тщеславия, чтобы раскрыться, а нам не хватило возможностей, чтобы их раскрыть?
Я разглядывал поле, и тут мне пришла в голову странная мысль: получается, что чёрные и белые – это экзистенциальные враги, у которых нет и быть не может никакой общей территории. Мысль была новая, интересная, её следовало пообдумывать ещё.
Внезапно мне всё стало ясно. Наше личное бюро специальных технических мероприятий – не что иное, как Ghostnet, возможно, было даже создано именно там, у меня под носом. У нас нет никакой общей территории, они занимаются одним делом, а мы другим. Кто-то молодой и талантливый начал эту партию. Ответ напрашивался сам собой – Никита, мальчик из Балашихи, который так и не смог стать своим.
В этот момент в комнату, как по волшебству, зашёл сам Никита. Я даже не удивился, что он так быстро пришёл – видимо, ему сразу донесли, что я догадался и распутал, наконец, весь этот загадочный клубок.
– Ну, здравствуйте, господин Президент. – Он выглядел смущённым. Весь вид его как будто говорил: «Посмотрите, что я натворил, но, честное слово, я не хотел этого. Мне дико неловко от того, как я поступил с таким человеком, как вы…»
