– Ужин?!

– Разумеется, – я хмыкнула, – а что, ты уже умирать собрался? Нужно же нам есть. И киношку посмотрим, давай выбери какую-нибудь глупейшую, но весёлую комедию.

– Сегодняшний день скорее на ужастик тянет.

Мы дошли до комнаты, я взяла на руки малыша, и он мгновенно успокоился.

– Ну уж нет, с ужастиками мы погодим, да? – обернулась к Егору. – Не время для ужастиков. Мы будем жить, как жили, и делать всё, что можем. Слышишь?

Егор молчал.

– Слышишь?! – я повысила голос.

– Да.

Внутренняя волна ужаса не то чтобы улеглась, но стала тише – не такой огромной и свирепой. И мне казалось, что я могу отодвинуть её чуть дальше, заслонившись обычными повседневными делами.

Мы доставали продукты из холодильника, кастрюли, тёрки, доски и ножи, пытаясь просто жить, продираясь сквозь тёмную чащу новых минут – неловко и трудно.

Мишка переместился в детский стульчик и пялился в мультики.

– Мам, – Егор посматривал на него, нарезая овощи, которые я ему помыла, – это сын папы и тёть Светы?

Моя рука с ножом замерла над картофелиной. На лбу выступила испарина, и сердце зачастило.

Откуда он может знать? Он же вообще был в Израиле, когда мы со Светкой разговаривали, а больше я это ни с кем не обсуждала. Даня тоже не знал. И Галина Ильинична.

– Хм… странное предположение, – почти весело сказала я, – и откуда взялось? Я же говорила, что папа…

– Мам, не ври мне! – сказал он очень по-взрослому и мягче добавил: – Пожалуйста, не хочу больше тратить время на ложь, я не ребёнок. Я поверю, если ты мне скажешь, что это не так.

Я задумалась, глядя невидящими глазами в цветные мультяшные картинки. Он не ребёнок? Да, уже не ребёнок. Иногда, глядя на него, мне кажется, что он взрослее Данилы. И меня.

– Мам?

– Да.

– Так Мишка…

– Да, он сын папы и тёти Светы, – отложила нож, – откуда ты знаешь?

– Давно знаю, – сын благодарно улыбнулся, – точнее, догадался. Я их видел.

– В смысле? Кого? – Я не поняла.

– Папу и тёть Свету. Видел, как они целовались. – Он опустил глаза.

Мне захотелось воткнуть нож в ни в чём не повинный картофель. «Дима, мать твою, ты серьёзно?!»

– Помнишь, после художки я заходил за мышкой Даньке на день рождения. Ему шестнадцать исполнялось. – Егор исправно резал морковь.

– Гм… да, – я вспомнила, – вы ещё с отцом вместе вернулись. И ты был какой-то понурый.

– Угу, – он кивнул, подтверждая, – я увидел тогда папу, который стоял у своей машины, обнимал и целовал тёть Свету.

– Прямо на улице? – не удержалась я.

– Ну не то, чтобы они всерьёз целовались, но, в общем… – Похоже, он не хотел сообщать мне подробности.

– Понятно.

Мгновенно ясно и чётко я вспомнила тот день, Дима, по идее, должен был ещё работать, но они пришли вместе – и муж мне рассказывал про повышение и премию. Я вспомнила чувство пристыженной неловкости, которое увидела на лице у сына и не понимала, откуда оно взялось. Но дальше – заботы, хлопоты – быстро замялось и отошло.

– Он мне тогда сказал, – продолжил сын, – что они с тётей Светой встречались, чтобы договориться и сделать тебе какой-то сюрприз, поэтому лучше, если об их встрече ты ничего не узнаешь. Но мне было пятнадцать, а не пять. Я же не дурак всё-таки, – он сбросил морковь в общую миску, посмотрел на меня, – лук кольцами?

– Нет, мельче, – автоматически ответила я, – а почему ты ничего не рассказал мне?

Сын пожал плечами:

– Наверное, испугался и начал сомневаться, правильно ли увидел? Так ли понял? В общем, мало ли что.

– Ясно, и что ты думаешь сейчас?

Егор поджал губы:

– Что отец, конечно, облажался по-крупному. А Мишка классный. И на меня правда похож. А почему тётя Света его себе не оставила?

Я пересказала сыну укороченную версию, как это получилось – свелось к тому, что у неё новая хорошая работа и совсем не до ребёнка.

– Только никому, пожалуйста, не говори, ладно? Ни твой брат, ни бабушка не знают. – Я достала из холодильника пакет с картофелем. – Половину почищу. Слышишь, Егор?

– Слышу-слышу, – он быстро согласился, – да кому мне говорить и зачем? Папы нет. И это же ничего не изменит, да?

– Ничего, – подтвердила я.

– Ладно.

Мы готовили ужин и делали вид, что жизнь бежит дальше, под бой старых бабушкиных часов. Но я знала, как ни крути, а ночь наступит, и придётся ложиться спать, а значит, войти в разгромлённую комнату. Можно, конечно, одну ночь пережить-переждать в гостиной, но что это изменит?

Радио, стоящее на холодильнике, настроенное на «Эрмитаж», негромко мурлыкало джаз. Мультики были выключены – Мишка уснул, и я принесла лёгкое одеялко из комнаты.

– Мам, я умру? – Егор бросил лук в сотейник и посмотрел на меня.

Вопрос был простым и сухим, словно он спрашивал о том, что купить в магазине по дороге из художки. Перепуганный ребёнок. Бледный с покрасневшими глазами, огромными как блюдца.

На мгновение я застыла с одеялом в руках, рефлекторно стиснула челюсти, а потом заставила себя улыбнуться и аккуратно положила одеяло на спящего ребёнка и стала неспешно расправлять, легко кивая старшему:

– Конечно, куда ж ты денешься! Теперь давай грибы. Лет через восемьдесят. Лучше через девяносто. Через сто – это, конечно, перебор, а вот через девяносто – в самый раз.

– Через девяносто мне будет сто шесть, – он тоже невольно улыбнулся, – почти сто семь.

– Отлично! – я села за стол и снова взялась за маленький картофельный нож. – Согласись, почти сто семь – прекрасный возраст, чтобы умереть!

– Мам, – Егор замялся, – слушай, а ты можешь сама сказать и Даньке, и бабушке про рецидив, ладно? А то я этих охов-вздохов совсем не хочу.

– Скажу, конечно, – легко согласилась я, предвкушая два тяжёлых разговора.

Больше говорить было некому.

– А ты… не хочешь с Гулей повидаться? Или написать…

– Нет, – резко ответил он.

– Егор, – я стругала грибы и остановилась, – я видела, как ты рисуешь её.

– А мне казалось, это не слишком заметно. – Он потупился.

– Ещё как заметно, – парировала я, – ты, конечно, не ребёнок, так и я уже давно взрослая. Это же просто невозможно.

Ещё с того момента, как мы вернулись из Израиля, я видела, как он понемногу снова берётся то за карандаш, то за кисть.

Он рисовал наброски, эпизоды – мочку уха с серёжкой, локоны волос, руки, пальцы с наивным колечком в виде цветочка, плечи, ключицы.

Как-то раз