Сколько-то времени я смотрел на него, ожидая, что он пошевелится, встанет. Эркки, вставай! Но Эркки лежал и лежал, ветер трепал его волосы, и казалось, он что-то говорит и крутит головой, – я протолкнулся поближе, в надежде… сделал два шага надежды… Нет, Эркки молчал, он лежал неподвижно. Он больше не встанет, понял я и все равно никак не мог уйти, будто меня что-то не отпускало. Я даже отвезти от него глаз не мог, меня толкали, его загораживали – плечи, лица, флаги, факелы – но я видел его, только его. Это были очень тягучие мгновения. Наконец, что-то во мне переключилось, что-то отпустило. Все, сказал я себе, теперь все, надо идти. И пошел прочь, будто я посторонний и к машине, которую оставил за спиной в колонне, не имел отношения; прочь, говорил я себе, не оглядывайся; я уходил, унося с собой затвердевавшее воспоминание: фрагмент мостовой, неестественно вывернутая рука, яркий жилет полицейской, знакомые ботинки на безжизненно раскиданных ногах.