– Александр Алексеевич описал ваши симптомы – онемение языка и правой руки, обмороки, головные боли. Все так?

– В принципе, да, но… – Дэн хотел сказать, что обморок был всего один, и головная боль появилась только после него, и вообще-то он здоров, но не успел и слова вставить.

– Чудесно! – улыбнулась Татьяна Ивановна. – Скажите, пожалуйста, Александр Алексеевич вам родственником приходится?

Дэн хотел рассказать ей про Крис и ее сестру, но прикусил язык и просто кивнул.

– Ну и славно, – Татьяна Ивановна отложила ручку и поправила прическу. – Сейчас Катенька проводит вас в соседний кабинет, – она показала рукой куда-то за его спину. Дэн обернулся. Как мог он не заметить такую роскошную девицу? Катенька улыбнулась ему, подкручивая локон, выбившийся из-под белой шапочки. Ей шла медицинская форма.

Голос врача вернул его к действительности:

– Сейчас вам сделают магнитно-резонансную томографию мозга. Процедура простая и безболезненная. Длится около пятнадцати минут. Главное условие – не шевелиться во время сканирования, иначе изображение собьется, – она что-то записала в его карте. – Когда аппарат распечатает снимки, мы вместе с вами на них посмотрим, – врач ободряюще улыбнулась, снова показав свои идеальные зубы. – Да вы не волнуйтесь. Тут еще никто не умирал.

– Я и не волнуюсь, – ответил Дэн, но солгал.

***

Дэн вышел в коридор, махнул рукой Крис и последовал за Катенькой в соседний кабинет. Люди в очереди неодобрительно зашумели.

– Проходите, снимайте обувь и ложитесь на спину.

Посреди большой комнаты с веселыми салатовыми стенами стоял томограф – большой бублик с дыркой, куда заталкивают людей, чтобы хорошенько прожарить им мозг. В отличие от кабинета врача, где прохладный воздух благоухал духами, здесь стоял терпкий запах пластика и недавней влажной уборки.

– Украшения с ушей, носа, бровей, шеи, сережки, кольца, пирсинг, кулоны, цепи, браслеты, часы – все снимаем, – скороговоркой сказала Катенька и протянула поднос.

Он сел на кушетку и секунду помедлил. Пластик был твердый и прохладный. Под одобрительным взглядом Катеньки снял с левого уха серебряную серьгу, с шеи – шнурок с ковбойской защелкой в виде головы койота, а с пальцев три тонких серебряных колечка и два перстня.

– Вроде все.

– Хорошо. Теперь ложитесь на спину. – Катенька поставила поднос с украшениями на стол и, глядя, как он устраивается, сказала: – Процедура длится около пятнадцати минут и совершенно безболезненна. Во время сканирования оставайтесь в неподвижном состоянии. Некоторые пациенты могут испытывать боязнь замкнутого пространства. С вами такое случалось?

– Эмм, пожалуй, нет, – ответил Дэн, пялясь в потолок.

– Хорошо. Будет слышен шум и гудение, иногда очень громкое. А также стучащие звуки. Беспокоиться не о чем. Все это – часть процесса.

– Ясно.

– Мы с врачом будем в соседней комнате, – она показала на широкое застекленное окошко в стене. – Здесь двусторонняя связь, и, если что-то пойдет не так или вам станет плохо, говорите. Но, думаю, ничего не случится. Вы готовы?

– Да, – ответил Дэн.

– Тогда начинаем, – Катенька нажала на кнопку на приборной доске слева от дырки в бублике, и лежанка под ним поехала, а потом с тихим шипением остановилась внутри пластикового кокона. Несколько раз щелкнуло, затем донесся легкий шорох шагов. Мягко хлопнула дверь.

Он остался один. Несколько секунд ничего не происходило, потом машина загудела.

«Поехали», – подумал он.

Что-то дробно застучало внутри с такой силой, что Дэн вздрогнул: сломалась? Он запаниковал, но вспомнил, что Катенька его об этом предупреждала и успокоился. Гул машины переходил в свист, потом затихал. Что-то стучало, будто он находится в одиночной камере и с ним перестукиваются бывшие сокамерники. О чем только не думается в абсолютной изоляции! Реально начинает крышу сносить… Что там она говорила о боязни замкнутого пространства? Теперь Дэн знал, что это такое. Лоб его покрылся испариной, а пластиковые обводы сверху и по бокам начали давить, будто сдвигались.

«Сколько я уже тут? – думал он, изо всех сил стараясь не паниковать. – Минут пять? Полчаса? Или больше? А вдруг они обо мне забыли?» Смотреть на пластик надоело, и он прикрыл глаза. Бесконечную черноту прямо посредине разрезала узкая белая полоска. Ее пульсация совпадала с биением его сердца. По обе стороны плавали мутные капельки с нитевидными отростками, похожие на маленьких паучков. Было сложно на них сконцентрироваться, они все время перескакивали с места на место, исчезая на миг и неожиданно появляясь в новой области. Он перестал чувствовать ноги. Думал о них и, несмотря на запрет шевелиться, один раз попробовал напрячь передние мышцы бедра. Безрезультатно. Как будто ниже пояса ничего не было.

Тем временем полоса в его глазах померкла и отдалилась, неторопливо закручиваясь по спирали. Остались только паучки, но и они успокоились. Плавали кругами против часовой стрелки, иногда пропадая. Зачесался кончик носа, но он вспомнил, что шевелиться нельзя, и оставил руку на месте. Из темноты, как на фотобумаге при печати, проявлялось что-то знакомое. Он пока не мог разобрать, слишком неясными были детали, но сердце застучало.

– Ты куда машину поставил? – спросил кто-то, обрывая руками черноту в глазах Дэна, словно паутину. Из треснутой оконной рамы брызнули по комнате лучи солнца и золотыми монетами покатились мимо печки к ногам.

– Папа? – спросил Дэн.

– А ты кого ожидал увидеть? Бориса Ельцина? Или, может, Леонида Куравлева в роли Жоржа Милославского? – отец захохотал, как только он один и умел, звонко и заразительно, закидывая голову назад. Еще и притопнул. На ногах его были кирзовые сапоги, стоптанные и измазанные глиной. На коричневом крашеном полу остался грязный след. Нос защекотало от терпкого запаха «Беломора» и дачно-огородного пота. – Где машина, я тебя спрашиваю?

Дэн хотел сказать отцу, что давно продал их «ласточку» и что они с мамой скучают по нему, особенно мама. А главное, он понял: нужно узнать у отца, где он пропадал все эти годы. Дэн едва успеть открыть рот, как аппарат снова застучал, фигура отца помутнела и скрылась в серой пелене.

Дэн открыл глаза. Фу! Заснул, оказывается. Вроде не шевелился? Он поморгал и с силой зажмурился. Скорее бы все закончилось. Пот затек ему в глаза, и теперь их щипало. Нос зачесался еще сильнее. Ему осточертело лежать, надоела вся эта глупая затея, и Бурденко тоже. Будь у него послабее нервы и не знай он, что за дверью переживает за него Крис, давно бы уже встал и ушел, не оглядываясь. Но он терпел.

Казалось, прошло часа два, прежде чем аппарат, простучав напоследок особенно звонко, затих.

«Может, режим меняет?» – подумалось ему, хотя он изо всех сил молил, чтобы это был конец. Какое счастье – у слышать вполне