- Чего тебе? - спросила она.
Он думал, что выругает ее, не зная, впрочем, за что, но, к своему удивлению, запинаясь, сказал:
- Ты знаешь, я все-таки посмотрю, может, он где-нибудь здесь поблизости... И потом мне все равно утром ехать домой за бумагами, так что уж лучше сейчас...
Она помедлила с ответом.
- Ну, поищи... если хочешь... Твое дело, - сказала она наконец.
- Что делать с дверью? - спросил Марданов.
- Просто захлопни.
- Хорошо, - сказал Марданов и осторожно, чтобы не натолкнуться на что-нибудь, пошел в коридор.
Он крепко прижал дверь, спустился по лестнице и очутился среди ночи - один в огромном заснеженном чужом городе.
- Мальчик! - закричал Марданов. - Ма-а-альчик!
Он ведь не знал, как его зовут.
Справа мелькали какие-то огоньки, и Марданов пошел направо. Так он шел, чуть покачиваясь, очень долго, может быть, несколько километров, и постепенно обретал способность думать.
Он думал о мальчике, который, наверное, брел сейчас так же, как и он; о том, что в общем-то, если не считать этот роковой случай, время в Москве он провел неплохо, можно сказать, не хуже других; вспомнил вчерашнюю свою знакомую, не Нину, а ту, с озорными глазами, и от этого даже повеселел чуть-чуть. Потом он представил себе, как будет рассказывать Рахманбекову и всем остальным о своих приключениях, и решил, что опустит в этом рассказе конец сегодняшней ночи...
Время от времени Марданов останавливался, поворачивался спиной к ветру и снегу, зажимал портфель между ногами и, сделав из ладоней рупор, кричал:
- Ма-а-а-альчик, э-э-э-эй!
И снова шел, и снова кричал...
