осознание этого наступило слишком поздно — после завершения строительных работ. К этому времени залатанное тестом яйцо-лифт снова болталось в шахте заброшенного небоскреба. На небе воскресала мерцающая серебром луна. Руки машинально шарили вокруг в поисках спичек. Замкнувшееся кольцо оказалось лимбом круговорота. Все, как прежде. Все, как и прежде. Старик из последних сил сжал голову руками и закричал. Прелюдия бесконечна.

Эпилог

Стук печатной машинки.

Отроком скверны в ночь карнавала Падает желудь в рыхлую землю, Прокаженный актер плетется к подмосткам, На зубах скрипит пожухлый сценарий. Занавес кожи, морщины и складки, Лишь робкий крик под гримом Вспыхнет слезою И снова меркнет. Кишки составов, суставы вагонов, Погоны, рельсы, ребра решеток. Ядовитым нектаром оболочки улыбок, В городских футлярах обретаем форму. Ночные бабочки лезут в ноздри Издыхающего старца-рассвета. Глянцевый пластик, жуки копошатся. Осколки Креста клещами под кожу.

Разламывание накрашенного губной помадой манекена. Вспышки стробоскопа. Фигуры в черных робах. Розовый шум. Сквозь треск еле слышно пробиваются джазовые мелодии. Моргающий желтый глаз. Свист мегафона. Дымящаяся печатная машинка. Крик измазанной грязью головы. Горящая кинопленка. Рябь телевизионного снега. Занавес.

2003–2005