Лодовико из Болоньи неожиданно умолк, словно начатое слово вылетело из головы или же он передумал, однако, погодя, продолжил, только почему-то стихами:

Но, кроме безлюдных пустошей, колючей стерней затянутых,

я не нашел ничего... Исчезла страна, населенная

благочестивым народом, добрым, щедрым и доблестным,

заботливо огражденная высокими, прочными стенами,

с грозными цитаделями на каменных кручах гор,

верным друзьям в утешенье, на страх вероломным врагам...

Знаю, сударыня, - всякое в этом мире случается:

лавинами и обвалами тысячи сел сметены

и города во множестве гневом вулканов разрушены

и заживо похоронены под пеплом, Господь упаси!

Да и стран немало раздавлено колесом беспощадного времени

и с равнодушьем пугающим стерто с лица земли...

И все-таки я не верю, что Грузии тоже не стало,

что она разделила их участь и... ее больше нет...

Все мои предположения развеяны и опровергнуты,

истерлось перо гусиное и высохло море чернил...

Кажется, не найти мне того, что искал так долго...

Но я не бросаю оружия и впредь, пожалуй, не брошу,

ибо, вернувшись на родину, вдруг не найду на месте

не только вечного Рима, но даже... Нет! Трудно вымолвить...

Уж лучше пусть все по-старому - в лечебнице скорбных душою

доедать котлеты, оставленные несчастными сумасшедшими,

и продолжать искать...

В сущности, ведь потеря предмета долгого поиска

вовсе не означает, что этот предмет исчез.

Навсегда мы лишь то теряем, с потерей чего примирились.

Но если без обретения жизнь не имеет смысла,

тогда оно возвращается, точнее - рождается заново,

и однажды,

как земля из вод

иль как из молока головка сыра,

восходит в ослепительном сиянье...

Тут в каштановых деревьях опять затрещала сорока, и Лизико раскрыла глаза.

2002 г.