Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 89
ты была так спокойна. Эта особенность сильно влияет на качество души, поэтому души, способные на такое самопожертвование, ценятся выше. При этом наличие объекта самопожертвования у донора в момент операции совсем не обязательно, наоборот, важнее потенциал, а не его реализация.
– Ляг ровно. – Я почти не слышал собственного голоса, сердце колошматилось в груди, потели ладони, но я старался себя контролировать.
Я включил Душелокатор, он разогнулся и прислонил излучающую катушку к твоему телу. Раздалось гудение, и Душелокатор принялся искать твою душу. Ты по-прежнему держала руки, задрав их над головой, и не обращала на процесс никакого внимания. Я замер у монитора.
– Может, у меня ее нет? – Ты хмыкнула, и Душелокатор возмущенно запищал в ответ.
Я ничего не ответил, просто наблюдал, как излучающая катушка скользила вверх, вниз, дернулась, и вновь наверх; я предчувствовал, где она остановится.
Свершилось. Душелокатор издал одобрительный сигнал и застыл: на мониторе между ключицами вихрилось дымчатое вещество. Позже я узнал, что душа золотистого цвета, что движение ее хаотично и непрерывно, что душа использует тело как опору, что в отсутствие тела душа не способна двигаться и погибает, поскольку в непрерывности движения залог ее существования. Все это пришло позже, а тогда были причудливые завитки душевной материи и мысль, что я прикоснулся к самой смерти и прихлопнул ее, как таракана. Еще мне стало совершенно ясно: ничего прекрасней твоей души я в жизни не видел. Тебе надоело скрючивать пальцы, ты растянулась на операционном столе, а когда я выключил Душелокатор, ты уже уснула. Ты проспала на столе до утра, потому что ненавидела, когда тебя будили. И я не стал.
В древних текстах масса намеков на то, как сильно связана человеческая суть с душой. Так и есть: душа – это выражение самости личности. Оставалось выяснить, возможно ли это «выражение личности» конкретизировать, иначе говоря – разобраться в его природе.
Мы бегали друг за другом по кругу. Мое первое открытие свидетельствовало: впереди большие перемены, это понимал даже Даниил. Но меня ждала еще куча исследований, и Даниил, как ни смешно, оставался единственным, кроме тебя, кому я доверял и кто мог помочь мне. Вот я и носился за ним. Ты носилась за мной, твое пренебрежение исчезло, ты испугалась, что мой прорыв разрушит нашу связь, хотя я по-прежнему считал тебя его вдохновительницей и твердил: удалось, ты привязала меня к себе окончательно. Твой страх меня потерять мог выглядеть умилительно, но в отчаянии ты была еще страшнее, чем в ярости, и я тебя сторонился. Даниил все так же носился за тобой, наблюдал твои метания, а потому был готов помогать мне: когда я был доволен, успокаивалась и ты. На тот момент наши взаимоотношения из пазлов превратились в слепленную из разных цветов пластилина кучу. Тогда я не думал, что это тупик, безвыходная история, наоборот, порой казалось, что так и должна быть устроена жизнь. Я был счастлив.
Следующим мы обследовали Данте – он согласился, но этого было недостаточно, нужны были еще подопытные, которые никогда не узнали бы, для чего я провожу свои эксперименты. Осторожность, боязнь огласки определяли мое поведение, и иногда, да, его можно было счесть маниакальным. Записи велись исключительно на бумаге, я запирал их в сейфе, не выходил из квартиры надолго, а в свои краткосрочные отлучки без конца мониторил камеры. Даже твое присутствие рядом с материалами стало меня напрягать. Твое отношение к моим исследованиям по-прежнему часто менялось, я то и дело слышал неодобрение и ревность в твоем голосе, а еще я знал, что ты способна на что угодно, мое прощение тебе и не требовалось. Во время ссор мы вставали каждый по свою сторону баррикад: я заслонял от тебя стол, ты от меня – швейную машинку, и мы ждали, посмеет ли кто-то броситься первым. Это значило бы разрушить все, что мы создали.
Ты требовала, чтобы в постели я был только с тобой, думал о тебе, и постоянно заглядывала мне в глаза, будто могла понять, о чем я думаю. Могла, конечно. Все это было лишним. Ты ненавидела, когда тебе мешали шить, постоянно трепалась об одежде, но мы оставались вдвоем, и все остальное на время отступало. Друг с другом мы могли переключиться. Не знаю, срабатывало ли это с Даниилом. Наверное, ведь его ты тоже любила. Однако чем дальше, тем больше и секс походил на борьбу.
Обычно людей приводил Даниил. Тогда он вовсю работал на ударников, отслужил год чистильщиком в Кварталах, перебрался обратно в Город, папочка готовил Даниила к руководящим должностям, и сам Даниил был сплошь дотошная правильность, поэтому никто не замечал, что он забирает служебную машину, а со склада пропадают запасы медицинских обезвреживателей. Прогрессивный Центр разработал для ударников потрясающие инъекции, мы использовали те, что надолго отрубают сознание, а после человек не помнил последние несколько часов бодрствования. Сначала годились всякие особи – я сканировал души без разбора, пытаясь все упорядочить, хотя бы немного привести данные к общему знаменателю. Со временем процесс захватывал меня; скоро, душа моя, я опять потерял счет времени и всякую меру. Даниил не мог привозить образцы слишком часто, выходил из себя, когда я требовал шевелиться, ты бросалась на Даниила, потому что тебя расстраивали моя нервозность и отстраненность, и Даниил ехал, искал. Мы снова встали на наш беговой круг.
Пока Даниил искал образцы, я работал с тем, что было, и иногда мне мерещилось, что моей рукой по бумаге движет чужая воля. У меня нет склонности к мистификациям, возможно, я просто слишком верил в сокровенность момента, но если ты хотя бы притворялась, что разделяешь мой трепет (временами даже действительно пыталась), Даниил не был так сговорчив.
– Это мерзко. То, что мы делаем. – Даниил произносил это каждый раз, доставляя очередной образец.
Уже тогда, душа моя, Даниил был пропитан этой искусственно сформированной моралью, которая так безжалостно и категорично разделяла мир на хорошее и плохое. Он не различал полутонов, самое страшное – он лицемерил. С одной стороны, он негодовал из-за жестокости и опасности моих научных изысканий (я сохранил в памяти для тебя эти в корне неверные определения моей работы), с другой – продолжал помогать, потому что его любовь к тебе перечеркивала всякую мораль, в которую он якобы верил. Его жизнь, наша жизнь в принципе, шла вразрез с тем, на что Даниил опирался, но он не мог иначе, потому что чувства перевешивали, они чаще всего перевешивают. Люди в этом отношении существа практически безвольные. Меня раздражало это притворство,
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 89
