В руках у Низликина была папка с файлами, он мизинцем поковырял узел, развязал его и второй рукой вытащил бумагу, протянул её мне.

– Антон Павлович, ознакомьтесь, распишитесь.

Я пошарил в кармане брюк в поисках очков, надел их и приблизил бумагу к глазам. Следователь тем временем монотонно бубнил:

– Предлагаем вам добровольно выдать подлежащие изъятию предметы, документы и ценности, которые могут иметь значение для уголовного дела.

– Одну секунду, подождите.

Я бегло осмотрел документ, задержав внимание на дате постановления (она совпадала с нынешним днем), месте производства обыска и номере уголовного дела, которое ни о чём мне не говорило.

Низликин помолчал секунду и продолжил:

– Все лица, находящиеся в помещении на момент начала проведения обыска, являются участвующими лицами и находятся в данном помещении до конца следственных действий. В ходе обыска мы будем вести протокол, с которым впоследствии будут ознакомлены участвующие лица.

Только я собрался разобрать довольно длинный пункт под названием «Краткое содержание оснований производства обыска», как из глубины квартиры послышался возглас:

– Давайте сюда.

Полицейский проворно выдернул постановление из моих рук и пошёл на голос. Я, чертыхаясь, похромал за ним.

Телевизоры всё та кже показывали эротическое видео, теперь, правда, оно стало более жестоким. В кадре появился мужчина, который бил женщину ремнём по животу, по плечам, оставляя красные полосы. Слава Богу, звука по-прежнему не было.

Мой следователь оторопело уставился на дисплей, но быстро сориентировался и пошёл на голос в правую дверь слева – в спальню. Там уже вовсю орудовал его коллега.

– Что, черт побери, здесь происходит? – раздался женский голос.

За моей спиной, взирая на эту странную картину, стояла Рудольфовна. Её лицо исказила гримаса, и она, угрожающе расширив ноздри, задышала с пугающей быстротой. По опыту я знал, что это дурной знак. В этом состоянии она была точно наполнившийся гелием воздушный шарик, ещё немного усилий и – бах! – она взорвётся.

– Парниш, ты ничего не перепутал?! Ты что тут забыл?

Я коснулся ее руки:

– Милая… не суетись!

Низликин, которого вряд ли когда-нибудь в жизни называли «парнишей», повернулся и безучастно сказал:

– Вы бы повежливее разговаривали, мы действуем в рамках закона.

Но её было не остановить:

– Какого на хрен закона? По какому праву вы врываетесь в квартиру честных американских граждан?

– Незаконные изготовление и оборот порнографических материалов, понуждение к действиям сексуального характера, развратные действия, еще и хранение запрещенных средств.

Бах! Шарик взорвался:

– Да ты же сам и подкидываешь эти чёртовы наркотики! Менты поганые! Что я, передачи не смотрела? Ищете богатых, которых ненавидите, подбрасываете что не лень, а потом денег требуете. Так вот что я тебе скажу, ты хрен что у нас получишь, мурло недоделанное. Во всём доме камеры!

Низликин весь покраснел, сглотнул, но усилием воли сдержался. Внутренне я даже зааплодировал ему, молодец, Антон Георгиевич, мужик.

– Последний раз вас предупреждаю, – сказал он. – Ваши слова могут быть квалифицированы как оскорбление представителей власти, статья 319 УК РФ. А ничего подкидывать вам мы и не собираемся, тут и без нашей помощи всего достаточно. Поэтому вашего супруга мы будем вынуждены задержать.

Рудольфовна побелела:

– Так, всё. Я звоню адвокатам.

Тут она осеклась и кинула на меня беспомощный взгляд. «Сдулась», – со злорадством заключил я. Даже белый спортивный костюм внезапно обвис на её сильных плечах. Моя жена никогда не имела дел с адвокатами, и я был уверен на все сто процентов, что она понятия не имеет, кому звонить.

– Я сам позвоню, – сказал я. – Остановите обыск, будьте добры, вы ведь не имеете права проводить его одновременно в разных помещениях.

– Не стоит рыпаться, Антон Павлович. Обыск проводится только здесь. Вот мои коллеги – оперативные сотрудники, а эти двое – понятые. Кстати, будьте любезны, выключите порнографию.

Пульт лежал на прикроватной тумбочке, я нажал на кнопку и с облегчением увидел, что телевизор послушался и погас.

– Спасибо, – сказал Низликин. – Каково предназначение этой комнаты?

– Кабинет.

Один из оперативников, из тех, кто не упустит возможность посмотреть, как живут богачи, с выражением крайнего недоумения на лице рассматривал стоящих на полках животных с крыльями ангелов и торчащими половыми членами. Это зрелище удручает лишь непросвещённых, а вообще эти зверушки – произведение искусства именитого и крайне неординарного французского дизайнера Филиппа Шторка, их мне удалось перекупить в Венеции за баснословные деньги и перевезти контрабандой в несколько партий в Москву. Коллекция символизирует наличие бессмертной души у млекопитающих, что, естественно, противоречит библейским канонам, но мне импонирует красивая история о том, что белочки, котики и бобры после смерти становятся премилыми ангелами и взлетают бок о бок с нами прямиком в рай. Возможно ли это? В чём тогда их предназначение пребывания в вечности? А половые члены у животных – это не просто красиво, но и символично: новая форма осмысления действительности, не меньше.

Сомневаюсь, что подобными вопросами задавался оперативник, вероятнее всего, он думал, что я извращенец-нонконформист с отвратительным вкусом или миллиардер-интеллектуал с претензией. Тут он, словно подтверждая моё умозаключение, скабрезно ухмыльнулся при виде детёныша выдры, покачал головой и с умным видом переключился на объёмный минималистический механизм, закованный в стеклянный параллелепипед. Ну, что думаешь об этом? Это он ещё не видел большое губчатое дерево или L’arbre gren deep on gebleu, чистое восхищение в моменте.

– Антон Павлович, вам необходимо проехать с нами в следственное управление. Можете позвонить и пригласить адвоката прямо туда, – вывел меня из размышлений голос Низликина.

– Так, давайте ещё раз, – моргнув, сказал я. – Кто выписал постановление?

– Следователь, то есть – я.

– Я думал, постановление на обыск может выписать только судья.

– Так неотложку выписали. Обычный обыск, да – дело судьи, а неотложный – значит, срочный – в рамках уголовного дела, которое возбудили несколько часов назад.

– Что за уголовное-то?

– Поехали, Антон Павлович, – мягко сказал Низликин. – Поедем спокойно, на служебной машине без всяких наручников. У вас тут запрещенки на полгода хватит, да ещё и… – он махнул рукой в сторону холла. – Картинки эти ваши.

– Хорошо, – вздохнув, сказал я. – Дайте только позвонить.

В 23.40 я позвонил Президенту.

Глава тридцать девятая. 2024. Михеич