Он достал из кармана истрепанный бумажник, набитый разными бумагами.

— Постойте, где у меня последнее письмо от нее? У меня славная баба… Ах да, вот…

Он развернул какое-то письмо и без церемонии начал его читать.

— Да… славная… «Милый Саша, ты опять потерял место»… Удивляется, а кажется, могла бы уже привыкнуть. Да… «Я, конечно, понимаю, что ты не мог там оставаться… и я не понимаю, почему Товиев сердится. Твое спокойное и бодрое настроение меня радует… Будем работать и бороться, Саша. Только вот беспокоит меня Аня, у которой сразу режутся два зуба… Доктор говорит, что ее нужно везти в Крым…» Ну, это уже вздор! Не правда ли, какая у меня отличная жена?

Через полчаса обоз выступал в поход. Из ворот медленно и тяжело выкатывались воза один за другим. Василий Иваныч стоял у открытого окна и считал. На дворе уже позванивали дорожные колокольчики. Это закладывали наш тарантас.

— Шестьдесят девять… семьдесят… семьдесят один…

На одном из последних возов выехал Аргентский.

Он в последний раз улыбнулся нам, приподняв свою поповскую шляпу. Солнце уже поднялось. Пахнуло дорожной пылью. Где-то вдали тускло блестело подернутое утренней дымкой озеро.

— А ведь он счастливый человек… — задумчиво проговорил Василий Иваныч, продолжая какую-то тайную мысль. — И эта жена Катя тоже славная… «Будем работать и бороться…» Право, милая.

1895