Иван Кузьмич напился чаю. Пил он его долго, часа три, расспрашивал про то, что было без него. Все, оказалось, обстояло благополучно...
По окончании чаю Иван Кузьмич прилег.
Все было, кажется, хорошо, а чего-то - это Иван Кузьмич чувствовал постоянно - как будто ему и недоставало. Несколько раз мысли его останавливались на женитьбе. Но, подумав хорошенько, он находил, что это чистая глупость...
Поэтому-то и теперь он решился отделаться от скуки так, как отделывался обыкновенно.
- Иван! - сказал он как-то серьезно.
Явился лакей.
- Что на толчее?
- На толчее ноне плохо, Иван Кузьмич.
- Как плохо?
- Всего две бабы, и то старухи... Вот на мельнице - есть.
- Кто такая?
- Андронова - из Больших Озер.
- Ну, хорошо...
- Муж с ей...
- Сунь ему зеленую!
Лакей с улыбкой вышел вон и отправился на мельницу.
Все это еще недавно была вещь вполне невозможная. Но после того как человек стал цениться в рубль, в полтинник - и полтинник и рубль стали всё!
- Иди-иди, любезная!.. Торопись, матушка! Потаскай-ка вот этакую пасть с собой - узнаешь, каково они сладки, платки-то красные да мелочь-серебро...
Так говорила какая-то женщина с ребенком на руках, проходившая мимо дома Ивана Кузьмича в то время, когда вслед за его лакеем бегом вбегала по ступеням крыльца какая-то женщина.
- О дуры, дуры набитые! - вздыхая, говорила женщина с ребенком. - Одной есть нечего, а тут и другое горло таскай...
Чай, он отцом-то не хочет быть...
Слово "он" относилось к Ивану Кузьмичу. Ребенок апатично смотрел через плечо матери куда-то вдаль.
Что ждет его?
Никаких золотых нарядов, которые сулила своему сыну размечтавшаяся крестьянка, фабричная женщина сулить не может; она знает, что цена ее мальчонке долгое время будет гривенник, потом двугривенный и так до рубля, а уж дальше ничего, ничего не будет! Сама она про себя знает, что цена ей ничтожная, что хватает только кормиться... Что же она скажет своему мальчишке? Что же может выйти из него, кроме человека, который нужен в делах Ивана Кузьмича - как сила, как дрова, как тряпки?..
