Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58
Катерину. Побледневшая Елизавета Ивановна стояла неподвижно. Губы её шевелились, похоже, она читала молитву. Вошли две женщины в белых халатах. Вместе с Петей положили сопротивляющуюся Любу на кровать. Попросили Петю её подержать и сделали ей два укола в руку. Одно сердечное, другое снотворное и успокаивающее. Сейчас заснёт, сказали. Пусть спит, не беспокойте её. Ночью поглядывайте. Учитесь в медицинском? Утром проснётся – измерьте давление.
– Что с ней, доктор? Не эпилепсия ли не дай бог? – взволнованно спросила Елизавета Ивановна.
– Нервный срыв, истерика. Довели человека, – сказала старшая и почему-то с упрёком посмотрела на Катерину.
Петя проводил их до двери. Потом подобрал ампулы и прочитал названия введённых Любе препаратов.
Ночью Люба несколько раз просыпалась. Она слышала, как к ней входили Катерина с Петей, наклонялись над ней, шептались. Приходила Елизавета Ивановна, вздыхала. Люба пробудилась не рано. Было около десяти. Она приняла душ, пошла на кухню завтракать.
Елизавета Ивановна сидела у окна. Они пожелали друг другу доброго утра. Люба выложила на стол конфеты, которыми её угостила Валентина. Их было много, на тарелке они не помещались. Люба избегала смотреть матери в глаза, но чувствовала, что та ловит её взгляд. Взгляды их встретились. У Елизаветы Ивановны покраснели глаза, лицо распухло от слёз. Люба никогда не видела такого выражения на лице Елизаветы Ивановны – совершенно детского, беспомощного. В глазах её была мольба – так смотрят провинившиеся дети, когда хотят сказать: «Я больше так не буду, прости». Люба улыбнулась ей, давая понять, что извинения приняты.
– Петя убежал в институт, Катерина в школе, забирает документы, потом отправится в вечернюю школу устраиваться. Сказала, что будет дома к трём. Петя будет дома к четырём. Катерина купит антоновку для пирога, я её попросила. Бабушка у метро продаёт. Я им сварила пельмени на завтрак. Да, тебе звонила Татьяна. Вчера и сегодня с утра пораньше.
Значит, мир, подумала Люба. Хорошо. И пошла звонить Татьяне.
– Любка, я тебе обзвонилась. С бабулей пообщалась. Она ещё бодренькая. Береги её – она динозавр! Так ты освободилась наконец?! Слушай, приезжай немедленно, должен прийти один чувак из бывших репортёров. Теперь на телевидении. Ошивается в самом пекле. Всё знает, что творится. Расскажет, жутко интересно! Принесёт сухонького, взял на работе в буфете. Раздобыл сардельки, принесёт. У меня есть бутылка «Столичной», дружок на Восьмое марта подарил. С тех пор храню, прикинь! Картошка, полпачки масла, хлеб. Больше ничего.
– А у меня есть пельмени в заморозке, ой, прости, их съели Катька с Петькой. Пачка чая грузинского, конфеты харьковские. Привезу немного. И банка килек в томатном соусе! – похвасталась Люба.
– Шикарно! Кильки в томатном соусе даже наш поэт воспел, то есть воспела. Пардон, она воспела устрицы во льду, а не банку килек в томатном соусе! Но вообрази – какое изобилие у нас на столе! Чувак пожалует к двум. Ныряй в метро и дуй ко мне! Захвати по дороге сигареты, у меня полпачки, на завтра не хватит. Давай скорее, я ставлю варить картошку!
Оставшись одна, Елизавета Ивановна уселась поудобнее в своём кресле и набрала номер подружки из ДВС:
– Душка моя, сейчас сидела вспоминала. Поступила я в Щепкинское училище в сезон 1932 года. Это был первый набор после долгого перерыва, когда при Малом театре не было школы. Училась с удовольствием, мы все были энтузиасты… Помните, какие мы разыгрывали капустники? Даже старухи приходили смотреть! Довоенная постановка «Горе от ума» на нашей сцене! Судаков ставил. Фамусова играли в очередь Пров Садовский и Михал Михалыч Климов. Оба были великолепны. Режиссёр не мог решить, кому играть премьеру. А вы знаете, что для актёра значит играть премьеру. Кажется, бросали жребий. Не помню, чем кончилось, но кто-то из них играл генеральную, а кто-то премьеру. Очень хороша была сцена с Хлёстовой: «Четыреста! – Нет, триста. Триста, триста!» Её играла Масалитинова. Мы, студенты, были заняты на выходе, в сцене бала. Обожали этот спектакль! А помните Грибоедовский юбилейный вечер на сцене Большого театра? Мы туда давали весь третий акт, бал у Фамусова. Страшно волновались, конечно. Вообразите – танцевать на сцене Большого! Не шутки! А старики нам сказали: «Не теряться! Смелее! Вы Малый театр!» Вообще, мы когда-то одним Императорским театром считались, потом разделились… Да, так вот. «Горе от ума» у нас оформлял Лансере. Ах какие дивные были декорации! Какие костюмы! Всё строилось на круге. Гостиная Фамусова, налево – портретная, там играли в карты. Позади был виден белый зал с колоннами. Это пространство заполнялось гостями. Там сидели наши красавицы: Наташа Карнович, Раиса Романна, Луиза Фёдоровна, Елена Николавна Щепкина. Нет, почему же? Она тоже интересная была… Круг пошёл, музыка заиграла, развернулся белый зал и начался бал! Мы вышли с таким восторгом, так лихо, так красиво – гос-по-ди! Что-то незабываемое. Все одеты, причёсаны, комар носа не подточит! Сразу видна школа. Танцкласс у нас вела Наташа Шаламытова, бывшая балерина. Исполнили блестяще, сорвали аплодисменты, нас отпускать со сцены не хотели. Принимали замечательно. На сцене Большого театра. Да-с! Ах, дорогая, мы были влюблены в свой театр. Вы помните эту историю с памятником Островскому? Андреевский, великолепный. Его «зашивали» во время войны. Только уж я не помню, до войны дело было или после. У нас администратор был деятельный, так то ли из пламенной любви к театру, то ли от скудного ума он решил однажды, что памятник потускнел, надо бы его освежить. Он дал распоряжение покрасить его бронзовой краской. Вспоминаете? Счёл его недостаточно привлекательным. Хорошо, что кто-то из актёров заметил и прямо ахнул! Так всю ночь рабочие сцены трудились, отмывали памятник! Все потом смеялись. Очень была смешная история. Слава богу, нам есть что вспомнить! Пора идти в столовую? Бегите, бегите обедать, моя дорогая. Ваш визави ещё предан вам? Как мило, как трогательно! До вечера, моя радость. Земной поклон всем, всем нашим.
1992–1993, 2020
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58
