- Что ж, может, они и правду говорят, - думая о чем-то своем, промолвил Корницкий. - На самом-то деле гроза гитлеровских гарнизонов, боевой командир целого партизанского соединения пошел на легкие хлеба. И даже меня соблазнял тихими закутками жизни. Помнишь наш разговор?

- Была у меня такая авария, - чистосердечно признался Каравай. Теперь я подал заявление в обком, чтоб меня направили в родной колхоз. И мою просьбу удовлетворили. Как вы думаете, товарищи, выйдет что хорошее из моих планов?

Каравай вопросительно смотрел то на Корницкого, то на Калиту. Можно было сразу его успокоить, сказать, что все теперь изменится, забурлит в отсталом полесском колхозе, как только там появится бывший партизанский командир. Прикатит туда с готовыми планами, с самыми лучшими намерениями. Но перед Караваем сидели люди, которые самодельными гвоздями крепили обрешетку на первых коровниках и конюшнях, простыми железными заступами осушали первые гектары болота, лечили покрытых коростой коней, чтоб можно было их запрячь в плуг... Калита взглянул на Корницкого, Корницкий перекинулся взглядом с Калитой.

- Говори, Андрей Степанович!

- А что тут можно сказать, Антон Софронович? Все, мне думается, будет зависеть от самого товарища Каравая. Если он поедет туда навсегда как старый постоянный житель, так дело ясное. Иначе не стоило бы и возиться с этими тетрадками.

Корницкий согласно кивнул головою. То же самое мог сказать и он. Сказать открыто и чистосердечно. И то, что Каравай приехал к нему посоветоваться перед выбранной им нелегкой, но почетной и ответственной дорогой, взволновало Корницкого.

- Ступай, Василь, куда тебя зовет сердце, - промолвил он прочувствованно, - и помни, что я всегда помогу в трудную для тебя минуту.