Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 104

Генка советует.

Я втыкаю свой хэви-метал обратно в уши.

Ручка двери продолжает нажиматься вверх-вниз.

Стучать перестали, теперь только скребутся и воют на противной плаксивой ноте. Так кошка возмущается, когда человек не пускает её с собой спать.

Кстати, а это мысль.

Иду на кухню, открываю ящик комода. Второй сверху, под ящиком для столовых приборов. Ощупью нахожу там пакет с круглыми свечками, их ещё называют «таблетки» за форму и белый цвет.

Зажигалку даже искать не нужно, точно знаю, где она.

Подсвечник-фонарь со стеклянными стенками на кухонном подоконнике как будто всегда только этого от меня и ждал.

Зажигаю свечу, ставлю внутрь фонаря, закрываю дверцу. Пламя дёргается, но остаётся гореть.

Зажигалку и запасные свечи рассовываю по карманам домашних брюк, кладу в блюдце ложку сметаны, ставлю блюдце на пол на кухне.

Беру фонарь, подхожу к двери.

Выть перестало, теперь только ходит туда-сюда, шаркает и вздыхает.

Я не знаю, у кого когда начинает съезжать кукушка.

Но мне кажется, что моя ровно в этот момент первый раз с тех пор, как это всё началось, наконец-то вернулась на место.

Открывая дверь, я представляю кошку.

Маленькую трёхцветную кошку, которая просто очень хочет есть и домой.

Кошка мявкает, трётся тёплым пушистым боком, переступает порог и уверенно идёт в сторону кухни.

Я переступаю порог в противоположную сторону, спускаюсь по лестнице, жму на кнопку, рывком открываю дверь.

Ночи уже прохладные, но ещё не холодные.

Накинутой в последний момент куртки должно хватить, чтобы не вымерзнуть до рассвета.

Ставлю фонарь на бортик песочницы на детской площадке, охлопываю карманы – зажигалка и запасные свечи на месте. До утра уж точно должно хватить.

Компания у меня появилась уже на вторую ночь.

Девчонка.

Света, из дома напротив.

Ей сегодня в дверь не стучали, только внизу, у подъезда. А когда вышла, увидев мой огонёк, всё сразу стихло.

Про Кольку мы знали оба – вряд ли кто-то не в курсе – и на всякий случай попросили друг друга помочь, если что. Она – поливать цветы, я – кормить кошку. Странно потупились на просьбе оба, я решил на всякий случай не спрашивать.

За час до рассвета в ту же ночь пришли ещё двое. Муж и жена, с собакой.

На следующую нас с огоньками было уже тридцать пять человек.

Шарканье и бормотание совсем не исчезли, но стали заметно тише.

Мы слышали его, все, кивали друг другу – да, мол, вон он, опять пришёл.

Сначала молчали, потом стали шикать, мол, что ты разговаривать мешаешь, уйди.

Ещё потом пришёл кто-то с гитарой и стопкой распечатанных песен, и по законам природы уже на нас должны были начать шикать из окон.

Но из окон молчали, из подъездов стали выходить новые люди со свечками и огоньками, а на моём подоконнике отчётливо забелелась трёхцветная кошка (белый у неё был всё-таки основной цвет).

Через неделю спать стало можно уже без беруш.

Через три встреченный на утренней остановке Генка извинился за хэви-метал и сказал, что значение медитации в мировой культуре явно переоценено.

Кошка каждый вечер встречала меня на пороге, повадилась скрестись прятаться в шкаф с футболками и начала отзываться на Машку.

Ходить, шаркать и бормотать во дворе продолжало ещё какое-то время, но так тихо, что гитарный кружок перекрикивал его на раз-два.

От любого шороха за дверью квартиры я всё ещё сначала вздрагиваю, а потом уже одёргиваю себя и иду открывать: скорее всего, это Света принесла почитать книжку, которую обещала, или Генка откопал у себя в антресолях очередной классный альбом.

Один раз, правда, открыл, а там никого. И тут же мурашки забегали по спине, а где-то внизу на лестнице, у подъездной двери, неприятно знакомо забормотало.

Я не вполне могу описать тот звук, с которым подошедшая кошка ответила этому бормотанью, но с тех пор окончательно совершенно нормально сплю.

Потому что всё самое страшное в этом доме определённо уже перешло на мою сторону и теперь мурлычет каждое утро в лицо: вставай, мол, эй, ты, всё хорошо, я проверяла.

И сметану, сметану иди уже доставай.

Как сюда добраться

Бабушка говорит:

– Не выбрасывай косточки, из них потом будет роща.

Подставляет ладонь, я кладу в неё серединку от персика со сладкими остатками мякоти. Бабушка промывает её под краном и добавляет к горке тех, которые уже есть: в основном абрикосовые, их сейчас много, сезон.

Из апельсиновых, зимних, роща уже подрастает. Она пока что в горшке, вернее, в горшках, двух – из всех косточек взошли только две. Мы решили, что всё, что не один – уже вполне себе роща, особенно если из апельсинов, и забрали её на дачу. Не оставлять же рощу без присмотра до осени.

Я не хуже бабушки помню не выбрасывать косточки, но нам обеим нравится раз за разом повторять – «будет роща», будто и растёт она наполовину из этих слов, и только на вторую половину – из солнца, косточек и воды.

У бабушки в саду всё так растёт.

Бабушка ходит по саду, шепчет, улыбается, снова шепчет, обрывает засохшие листики, поливает, рыхлит. Каждое наше утро начинается с сада.

– Аль, пойдём посмотрим, что там у нас приключилось за ночь.

И открывает лёгкую-лёгкую деревянную дверь.

Мама говорит, что с такими дверями всё равно что совсем без дверей. Говорит, что бабушкин дом давно пора перестраивать, ремонтировать бесполезно, нужно просто сломать и построить новый. Говорит, что даже готова сделать это сама, бабушке ни о чём не придётся думать.

– Я ещё недостаточно старая, чтобы хотеть не думать, – каждый раз отзывается бабушка, и дом стоит, как стоял.

Каждое утро открывается деревянная дверь – два поворота ключа в замке, на крыльце прогибаются старые доски.

«Давай хотя бы крыльцо починим, прогнило же насквозь, убьёшься», и прошлым летом всё-таки поменяли ступеньки, они теперь крепче, чем всё остальное в доме.

Бабушка кивает малине, гладит землянику по зазубренным листьям, протягивает мне четыре ягоды на ладони. Мне в этом году исполнилось десять, но с бабушкой никогда не поймёшь, сколько мне, как никогда не поймёшь, сколько ей – столько же, сколько морю.

Море от нас в двух часах езды медленной электричкой.

Мама приезжает к нам на машине, всегда очень уставшая от города, шума и пробок. На моё предложение в следующий раз ехать на электричке смеётся, что она не против, но что-то рельсы к нам сюда всё никак не проложат, а до тех, которые есть, двадцать километров по грунтовой дороге. Можно, конечно, дойти, но не ближний свет.

Мама никогда не жила в этом доме. Бабушка купила его после смерти деда, когда мне только-только исполнилось два. Дед, говорят они хором, очень не любил быть не в городе, и в мамином детстве они просто каждый день ходили на набережную, благо, от дома до моря пятнадцать минут пешком или пять на автобусе. Мама как дед,

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 104