– Что там, до́ктора?

– Тест положительный, вы беременны…

– Да, я так и думала…

– Сейчас принесу вам таблетки, витамины и расскажу, как принимать. Вам и малышу сейчас это очень важно.

Смотрим в разные стены с Клаудией, молчим. Наконец она шепчет:

– Я сразу узнала, в прошлые разы тоже всё так было… И тошнило, и падала на улице…

– Почему же вы решили в этот раз прийти в клинику?

– Понимаете, мне было очень страшно узнать от самой себя, что я беременна. Я знаю, можно было бы подождать, живот бы вырос… Но я не хотела узнать это одна, как в первый и второй раз. Я очень боялась.

– А сейчас как вы себя чувствуете?

– Мне страшно, очень. Но не так, как в те разы, потому что я всё-таки могу прийти сюда и поговорить с вами. Так легче. Спасибо вам.

Врач приносит препараты, рассказывает – я уже не слушаю, что именно. Я думаю.

Пожалуй, напоследок я узнала ещё одно неочевидное, но важное, ради чего мы здесь работаем – чтобы кому-то было не так страшно узнавать даже грустные новости. Чтобы меньшему числу людей на планете бывало страшно в полном одиночестве.

Эпилог

Это мой последний текст из Никарагуа. Сейчас выезжаю в Потоси, откуда через пять часов отплываю в Сальвадор, а уже завтра утром вылетаю в Россию.

Почти три месяца провела здесь, а кажется, что и одного не прошло.

Было много всего. Бывало очень плохо. Но я уже и не вспомню, что это было и как именно.

Зато хорошо помню, что бывало невероятно хорошо. Как играли в домино с Марией. Как запрыгивали на гребни волн с Марго. Как танцевали под дождём с Орландо. Как разговаривали о дружбе с Аней. Как спали на полу кухни с Катушкой. Как все вместе смотрели фильм «Тысячу раз спокойной ночи» на испанском и светлячков под пальмами.

Увожу с собой несколько сотен фотографий, около двух часов видеозарисовок и половину будущей книги.

Никарагуа, несмотря на всё, что ты со мной сотворила и на всё, что ты мне показала, – я очень хочу вернуться и снова смотреть в тебя. Я не досмотрела.

Так что, hasta siempre, amigos!

Всю ночь накануне отъезда лило как из ведра. Да какого там ведра – ровно из бочки! Словно джунгли специально размывали мою дорогу до Эль Росарио, чтобы коли упаду с мотоцикла – так в жижу мягонькую.

Минуту назад Мария обняла меня на пороге и сказала:

– Береги себя, чтобы вернуться.

А вот я уже мчу на ржавом, сваренном из трёх разных кусков мотоцикле, держась за спину молчаливого шестнадцатилетнего мальчика. Того самого, что приходил к нам вчера со срочным случаем – высокая температура, тошнота, головокружение.

Говорит, что сегодня чувствует себя уже лучше. Мне немного неловко, что больной человек вынужден везти меня на автобус, но его мотоцикл оказался единственным с достаточным количеством топлива на дорогу в обе стороны.

Если честно, я даже немного рада, что меня везёт он. Был вариант, что повезёт снова Денис, а я вторую беседу с ним о моём семейном положении не готова вывозить, особенно в шесть утра. Ну, и ещё дон Денис точно не тот человек, который бы бережно объезжал громадные лужи, чтобы не облить грязью мои рюкзаки с техникой. А мальчик объезжает, хоть я и не просила.

Мотает страшно. Дорога за ночь перестала быть дорогой, превратилась в хаотичную свалку камней, ракушек, корней деревьев, веток, водорослей, песка и океанского ила. И это всё ещё и расползается под колёсами. Если бы у меня остались прежние щёки, их бы тут непременно оторвало. Но щёк не осталось, вместо этого плотно сжатые челюсти пытаются расцепиться и с керамическим звоном расколоться друг о друга.

Приезжаю в таможенный пункт Потоси за два с половиной часа до отплытия лодки в Сальвадор. Ну, то есть это я думала, что за два с половиной часа. В итоге выясняется, что лодка выйдет лишь через четыре часа, если нужная бумажка отыщется. Ничего, я привыкла. Нахожу пришвартованную маленькую рыбацкую лодку и залегаю туда досыпать свои последние часы в Никарагуа. Периодически с пирса в лодку заглядывают пограничники, видимо, проверяют – не превратилась ли я там во взрывчатку. Пока что нет. На седьмой месяц в Латинской Америке спокойствие в любой ситуации поселилось во мне подкожно и прочно. Рекомендую.

Наконец, на пятом часу ожидания лодка пришла.

С красным брезентом вместо крыши, с тремя пустыми пластиковыми бочками вместо спасательных жилетов на случай крушения, с пластиковой капсулой для паспортов на тот же случай и, самое главное, с той самой важной бумажкой. Нашли, слава богу.

Грузимся: рюкзаки, тюки с товарами, канистры с пресной водой, капитан судна, рулевой и пассажиры – шесть человек, считая меня.

Быстро и красиво мчим по Тихому океану, вдоль невысоких волнистых холмиков, не сумевших дорасти до серьёзных вулканов. Мчим быстро, но успеваю заметить – кое-где на этих самых холмиках мелькают светлые пятнышки внутри зелени джунглей. Дома-шалаши – где одиночные, где группками. Даже на этих отрезанных от земли холмах кто-то прячется в плёночных домиках. Каждый от чего-то своего прячется.

Часа через полтора швартуемся у сальвадорского берега, метрах в десяти от его кромки. Дальше пешком по воде. В отличие от никарагуанских прибрежных вод возле Ла Сальвии, вода около городка Ла Унион ужасна. Гниющие фрагменты отходов, комки склизких вонючих масс, мусор. Можно не идти пешком, а сесть на доску с парой колёс, которую за один доллар местный житель дотянет руками до суши вместе с пассажиром или багажом. Выпрыгиваю в тягучее подобие воды, бреду к берегу. Ничего, не от такого отмывались.

Поставить штамп о прибытии в страну – та ещё задача. Миграционная служба находится где-то на соседней улице, в глубине двора. Иду туда сквозь причудливо перемешивающуюся с раскалённым воздухом толщу запахов: готовящейся еды, гниющего мусора и трупов животных одновременно.

Вместе с соседкой по лодке и встретившей её здесь мамой несёмся на последний автобус до столицы. По пути мама девушки, задыхаясь, рассказывает, что в Сальвадоре вооружённое восстание, стреляют то восставшие, то военные, поэтому она приехала встретить дочь на пристани.

Успели, едем. За пять часов пути успеваю познакомиться с соседкой по сиденью – донной Алехандрой. Ей двадцать пять лет, она собирает на свалках возле рынков более-менее хорошие вещи, везёт их домой стирать, а потом продаёт. Дома её ждут девятилетний сын и