– Тоже мне!.. – фыркает Макаровна. – Подумаешь!

– Так он же меня поцеловал в ответ!

– Брешешь, Гавриловна! Не целовал тебя Сатана!

– Вот те звезда, не брешу! Будто свиной пятачок приложился к моим губам! Так нежно, так приятно!..

Макаровна и Гавриловна – не истинные их отчества. Клички, которыми Тьма наградила своих прислужниц. А в паспортах они какие-нибудь Сергеевна да Павловна.

Однажды Макаровна садится на скамейку мрачная, с пластырем на бородавчатом носу.

– Всё, Гавриловна, – жалуется. – Я в церковь на Руставели больше не ходок! Баста!

Было вот что. Макаровна в своей безнаказанности так обнаглела, что побежала вместе со всеми прихожанками икону Богородицы целовать – ну, больше обслюнявить в надежде, что кому-то станет противно после неё прикладываться. Склонилась, значит, Макаровна, а Божья Матерь как цапнет её за шнобель!

– Чисто бульдожка! Чуть без носа не оставила, дрянь такая! Отгрызть же под корень могла!

– И-и-и, не говори! – сочувственно скулит Гавриловна. – Я теперь всегда из церкви этой выходить буду спиной, боюсь, что мамаша Божья на меня тоже набросится!

Это слышит Сапогов, пока делает вид, что разыскивает потерявшегося кота, бормоча «кис-кис». И только Андрей Тимофеевич решился подойти к старухам и представиться, как буквально из ниоткуда выскакивает разбитной дедок. Приобнял старых паскуд за плечи, свесился между ними.

Это ведьмак Прохоров (кличка Валерьяныч), юркий, точно хорь. Одет в спортивный костюм. Волосы с пегой проседью, торчат всклокоченные, словно рожки.

Засмеялся дребезжаще:

– Так божьи вертепы менять надо! Пригляделись к вам местные малёванцы! – так Прохоров называет персонажей икон. – Со мной по молодости случай был! Наведывался я в церковь одну за упокой ставить да свечки поминальные тырить. Месяц хожу, второй хожу… Кто-то за плечо трогает. Оборачиваюсь – здрасьте-мордасте! Святые, понимаешь, как были босые, повылазили с образов: Николай Чудотворец, Серафим Саровский, Сергий Радонежский, Тихон Задонский, Даниил Московский, Пантелеймон Великомученик – вся божья шобла! И как начали меня без предупреждения метелить ногами! Я кричу: «Суки, все на одного! Николай, Серёга, Тихон! Давайте один на один махаться, по-честному!» Да куда там! Били всей толпой! Тихон, подлец, на мошонку пяткой наступил, а Богородица хихикала, ладошкой рот закрывала! Потом дома месяц отлёживался! Тебе смешно, милая? Ну, улыбнись же!..

Прохоров замечает Сапогова:

– А вам чего, гражданин? – и погано скалится. – Невесту себе высматриваете?! У нас вот Гавриловна – девка на выданье!

Старухи хохочут над порозовевшим от смущения Сапоговым. Гавриловна, как псина, высовывает длинный малиновый язык – дразнится. У Макаровны от смеха даже отваливается пластырь.

Андрей Тимофеевич взбешён, однако ж пересиливает гнев ради большой цели.

– Не высматриваю, – максимально сухо отвечает. – А по важному вопросу.

– И какому же? – ехидно спрашивает Прохоров, а старухи в тон ему хихикают.

Сапогов приглаживает ладонью красивые седины:

– Вот хочу продать душу Сатане. Вроде всё правильно делаю, и не получается. Не подскажете, как это лучше осуществить?

Ведьмак фыркает в лицо Сапогову:

– Вы какой-то сумасшедший!

Гавриловна демонстративно отворачивается и, томно обмахиваясь ладонью будто от налетевшей вони, сообщает Макаровне и Прохорову:

– Сон видела намедни хороший! Стадо пляшущих ангелочков с длинными хвостиками, и у каждого на кончике кисточка с розовеньким бантиком. Ну такое умиление, словами не передать!..

– Это что! – ухмыляется Прохоров. – Мне вот недавно приснился Христос со спины. Я хоть и сплю, понимаю, что надо бы глянуть, есть ли на нём крест. А тут он сам поворачивается: «Вот, смотри, Валерьяныч, есть у меня крест!» – и снова ко мне спиной. Я думаю: дай-ка ещё на всякий случай перекрещу его. И перекрестил. А он вздрогнул, бедный, будто я его палкой по хребту огрел, повернулся и говорит с такой обидой: «А вот этого не прощу!..»

К слову, милая, мне тоже как-то снился Иисус – суперзвезда из одноимённой рок-оперы, убегал от меня без оглядки, будто что-то спёр…

Андрей Тимофеевич понимает, что его хотят побыстрее спровадить, но не собирается сдаваться:

– Я прошение кровью писал и сжигал на чёрной свечке, другое на кладбище носил, третье оставлял на могиле. Четвёртое прятал в дупло дерева, где качался висельник. Даже кораблик с письмом отправлял в канализацию!

– У нас государство Бога и Сатану отрицает, – говорит Прохоров. – Напиши лучше, старичок, жалобу в Верховный Совет! Вдруг помогут!

– А зачем ты, такой глупый, нужен Сатане? – глумится Гавриловна. – Сам подумай, какой прок ему от тебя?

– Я читал, что каждая душа представляет огромную ценность, – возражает Сапогов.

– Где читал? – хихикает Макаровна. – В Библии?

– В одной правительственной газете, – с достоинством отвечает Сапогов. – Могу в следующий раз принести вырезку.

Прохоров снисходительно улыбается:

– Марксизм доказал, что в человеке нет души, а одно голое бытие.

– Я сделал колдовскую книгу из поваренной! – не сдаётся счетовод. – Придумал суп «Издых» и пирог «Квач»! Вот только они не работают как надо!

Гавриловна покатывается со смеху:

– Если б всё так просто было, каждый колдовал бы!

Макаровна с интересом разглядывает Андрея Тимофеевича… Какой всё-таки забавный этот белобрысый настырный дед! Что-то в нём определённо есть…

– Попробуй в ночь со вторника на среду отправить письмо с чёрным петухом! – шутит Макаровна.

А может, и не шутит, кстати. Потому что её шипяще перебивает Прохоров:

– Чуш-шь! Сатане нельзя отправить письмо!

По лицу ведьмака видно, как он недоволен тем, что́ сообщила Макаровна Сапогову.

– Вот на вас святые напали… – не унимается Сапогов. – А я недавно перед иконой богохульствовал! Так меня будто какой-то силой на девяносто градусов развернуло! И Саваоф нарисованные глазки свои зажмурил!

Гавриловна ненатурально зевает во весь щербатый рот. Губы тонкие, бескровные, в кожной шелухе:

– Пора по домам! Что-то похолодало!

– Не говори, Гавриловна!.. – Макаровна нарочито стонет, закатывая мутные глаза. – У меня ещё и давление как на дне морском!

– А вчера стошнило словом «Юдоль»! – почти выкрикивает Сапогов. – Юдоль! Юдоль! Что это за слово такое?!

– Это как – стошнило словом? – настораживается Прохоров.

– А вот так! – с готовностью рассказывает Сапогов. – Поел вермишели, выпил чаю, и вдруг позыв рвотный. Кинулся к раковине, и меня туда вывернуло. Не пищей, а будто жидкое слово вылилось! Юдоль!.. Ю-доль!.. – Сапогов изображает спазмы.

Он не выдумывает. Загадочное слово последнее время звучит для него отовсюду. За ночным окном дождевые капли барабанят по карнизу: «Ю-Доль! Ю-Доль!» Ванна засасывает остатки стекающей воды и прощально булькает: «Юдоль!» Сапогов проснулся поутру, в груди хрипло зашевелилась мокрота: «Юдо-о-о-о-ль!»

Макаровна и Гавриловна загадочно улыбаются. А ведьмак Прохоров доверительно обращается к Сапогову:

– Значит, тебе понадобился Сатана, старичок? Разве не знаешь, что с ним произошло?

Ну что может поведать Сапогову ведьмак с рабочей окраины – очередной гностический апокриф.

Бог находился