Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 100
за январь, просто чтобы лишний раз проверить. Порой сомнения возникают задним числом. Тут все на первый взгляд было нормально. Но вот этого иска он не помнил: «Керосиновая лампа случайно упала в сено. Телефон отсутствует. До ближайших соседей – миля. Дорога завалена снегом». Должно быть, Перс сам все проверил и не удосужился показать Вику. Ох уж эти захолустные не электрифицированные, не имеющие телефонной связи фермы: случись что – им конец. Странно, однако, что хозяевам не удалось вывести из коровника ни одной коровы. Он изучил наспех составленный пожарным инспектором план коровника, на котором было обозначено место, откуда начался пожар – за пределами доильни, футах в двадцати от двери и примерно в шести от водяного насоса. Похоже, возможность вывести хоть несколько коров у них была. Так же, как возможность вылить ведро воды на очаг огня. Довольно большая страховая выплата – $2000. Он занес фамилию погорельца в блокнот: Минктон Блад. Вероятно, имело смысл съездить туда и осмотреться. Это никогда не поздно сделать.18
Что я вижу
Широкая улица, открывающаяся в оба конца города, клубится пыль, телефонные столбы торчат, как гвозди, на фоне синего неба. «Добро пожаловать в Моаб, штат Юта, урановую столицу мира». Он заглядывает в магазинные витрины. За неоновым щитом «Реализация урана, коммерческая аренда» – подъемные краны.
В мини-маркете «У Бака» – «Урановый дайджест», «Урановый старатель», «Справочник-каталог урановых шахт». Плакат, приклеенный к стеклянной двери, сообщает: «Конкурс «Мисс атомная энергия». Первая премия – 10 тонн урановой руды». Он подсчитывает в уме: это около $280. Той, кому повезет. Еще объявление: «Тэтчер Соу, риелтор, урановый брокер» и рядом – объявление помельче: «Ранчо на продажу».
В Гранд-Джанкшн он идет вдоль черной ограды, спускается в полуподвальный этаж, пропахший мужским потом и свернутыми в рулоны картами. Вдоль улицы цвета хаки припаркованы пикапы. Большинство имеют прицепы с прикрепленными сзади на цепях газовыми баллонами. И повсюду люди в пыльной, мятой одежде, сующие никели в красные автоматы с кока-колой. Каски глубоко надвинуты, сложенные ковшиком ладони прикрывают зажженные спички от ветра, над ними вьется лентой сигаретный дымок. Он видит сотню правительственных чиновников с именными бейджами, машины Корпорации по атомной энергии, оборудование поисково-разведочного управления. В витрине магазина – россыпь черных камней. «Походные принадлежности и уран: листинг, торги»[40].
Старатели, вернувшиеся с белых утесов, тщательно изучают новейшие карты аномалий, ведут разговоры о том, чтобы попытать счастья где-нибудь еще. Города содрогаются от двигающихся по улицам пыльных, помятых джипов с оторванными выхлопными трубами, бульдозеров и экскаваторов-погрузчиков. Грузовики с открытыми реечными кузовами, груженные мешками с рудой. Вдоль дорог и на полях – сваленные кучами отбракованные керны[41]. Окурки сигарет, проволока и пыль, пыль… Ни одной захудалой женщины. Пыльные посадочные полосы, маленькие белые самолеты, управляемые ветеранами военно-воздушных сил в рубашках с закатанными рукавами, они счастливы, что снова могут летать. Карты аэрофотосъемки. Рэпид-Сити, Шейенн, Ларами, Бердок, Дьюи, Прингл, Уинд-Ривер, Грантс, Сликрок, Грин-Ривер, Часка-Дистрикт, Остин, Блэк-Хиллз, Биг-Хорнз, Биг-Индиан-Уош, Биг-Бивер.
Может, и Биг-баст[42].
19
Узник одиноких сердец
Биман Зик занимал нижнюю койку и верхнюю позицию. Всегда. Но с сокамерником ему не повезло, это был унылый старый фермер, который только и делал, что сидел на его койке, трещал пальцами и неотрывно смотрел на дверь. Этот ублюдок вообще не разговаривал. И кому нужна такая старая кляча с заскорузлой шкурой? Только не Биману Зику, который мечтал о еде, приправленной укропом, охоте на щуку и любви.
Сын, о, тот был другой. Лучше бы Зика поместили в одну камеру с сыном. У парня была только одна рука (преимущество), и он уже лысел (очень плохо, но кому в темноте это видно), зато какая задница, мягкая и сладкая, как рождественский пудинг. Но сын сидел в камере с французиком, а французик, несмотря на годы, проведенные на лесозаготовках, где единственным занятием было валить деревья и иметь друг друга, был из вечно стоящих на коленях католиков, он почти стер губы, целуя сначала висевший у него на шее золотой крестик, а потом фотографию своей толстой жены и дочерей. Жен. Кто-то однажды заметил, что у него было два комплекта фотографий, и это были фотографии разных женщин. Потом все выяснилось. Одни фотографии были из Литтлтауна, который в Нью-Хэмпшире. Другие – из квебекского Роберваля. В общей сложности тринадцать дочерей, и ни одного хоть бы захудалого сына. Как-то там, в королевстве, он спер кондак[43] в одной маленькой мастерской, потом, выпив полведра картофельной браги, впал в ярость и проломил этим кондаком заднюю стену дома лесопромышленного барона Жан-Жана Путра, который был в отъезде. Французика нашли голым, лежавшим на шелковых простынях в окружении разбросанных в серебряных рамках, перечниц, расшитых шарфов, щеток для волос из красного дерева, восковых свечей, гравированных ножей для разрезания бумаги, пустых бутылок из-под шампанского, книг в кожаных переплетах, шнурков с кисточками от звонков для вызова прислуги, хрустальных ваз, птичьих чучел, пилочек для ногтей с перламутровыми ручками, тростей, флаконов с духами, пуховок для пудры, лаковых туфель, сфальцованной кремовой бумаги, импортных авторучек, нотных листов и телефонного справочника города Ойстер-Бэй, Лонг-Айленд. Единственное, что он произнес: «Позвоните мне когда-нибудь».
Ничего этого Зик не мог рассказать старику-фермеру. То есть рассказать-то было можно и это, и многое другое, но какой толк? Тот не слышал ничего, кроме дьявола, что-то кричавшего ему в ухо, если именно это он быстрым шепотом без конца повторял себе под нос. Биман Зик не мог разобрать ни слова. Поэтому с фермером никто, кроме надзирателя, не общался, предоставив ему упражняться в одиночестве. Говорили, будто то ли сын хотел убить его, то ли он – сына, поэтому их держали врозь. Ходили такие слухи, и так думал Биман Зик, вот почему он, как и все, был удивлен, когда старик повесился.
Биман Зик очнулся тогда от самого сладкого последнего часа сна. Он еще дремал на теплой подушке, не желая полностью просыпаться и пытаясь понять, что за шум он слышит в полудреме. Как будто кто-то храпел или разговаривал низким сдавленным голосом, потом – какой-то смачный шлепок, словно прорвало какую-то пробку, потом – звук чего-то льющегося, сопровождающийся каким-то грохотом, и глухой лязг водопроводных труб. Биман Зик и прежде слышал завывание в водопроводных трубах. Он вскочил с постели и уставился на старого фермера, извивавшегося в петле, сделанной из рукава собственной рубахи, сама рубаха была привязана к водопроводной трубе, голыми ступнями он сучил по стене, штаны
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 100
