Он сидел в беседке на краю скалы и рисовал вазу с фруктами.

– Привет, ты не устаешь все время рисовать?

– Привет. Я люблю рисовать. – Он встал и изобразил ей кресло. – Прошу.

– Спасибо. Я тоже люблю, но у меня правая рука уже отваливается.

– А ты разминайся. Делай упражнения. Хочешь, покажу те, которые мне помогают?

– Потом.

– Понятно.

– На самом деле ничего не понятно.

– В смысле?

– Мне непонятно, как я смогла пройти в твой мир? А ты в мой… Мы же как-то оказались в эгомире друг друга?

– Я думал об этом. Вероятно, потому, что мы вместе учились в академии. Другого объяснения у меня нет.

– Хм. Вполне вероятно. – Она задумалась. – Я слышала от преподавательницы, что в эгомир художника могут попасть только очень близкие люди или родственники. Но мы же с тобой никогда знакомы не были?

Арсений помолчал и сказал:

– Есть предположение… В эгомире время идет весьма своеобразно. Для настоящих людей. Возможно, мы с тобой должны встретиться в будущем. В реальном мире. Но вообще я не знаю. Это всего лишь предположение.

– Если мы здесь застряли, то в реальном мире уже ни с кем не встретимся, – усмехнулась Ася.

Он пожал плечами и взялся за кисть. Сделал несколько штрихов. Появился разломанный пополам персик с коричневой косточкой внутри одной из половинок. Фрукт был такой сочный, что с края желтой мякоти капал сок.

– Смотрю, и слюнки текут, а откусишь – бумага бумагой.

– Ага. Хорошо, что хоть запах есть, а то вообще невозможно было бы есть.

– Нарисуй арбуз. Хочу почувствовать его свежий аромат.

Арсений изобразил кусок спелого арбуза, с красной мякотью и маленькими черными семенами. В лунках, где сидели косточки, скопилась свежая прохладная сладость.

– Круто ты рисуешь! – восхищенно воскликнула Ася.

– Спасибо.

– Ты в академии на каком курсе учился? Когда решил… Когда сюда попал.

– Заканчивал третий. Да. Именно «решил». Правильно ты сказала. Я хотел уйти от всех. Спрятаться. Чтобы никого не видеть и не слышать.

– Знаешь, я никогда не боялась одиночества. Даже стремилась к нему…

– Я тоже. С детства любил побыть один. Рисовал и много читал. Что называется, «проглатывал» книги одну за другой. Родители даже в какой-то момент начали переживать, что у меня в жизни только два занятия: чтение и рисование. Не футбол, не драки с пацанами, не девочки…

Он чуть усмехнулся.

– Но потом родился младший брат, и все внимание переключилось на него. Меня оставили в покое, с книгами и этюдником. Отец мой был известным художником и, собственно, основателем академии.

Ася округлила глаза и прикрыла рот ладонью.

– Так, значит, ты тот самый…

Арсений посмотрел на нее вопросительно. Ася медленно проговорила:

– Ну… Сын первого ректора Павла Павловича Гвоздниковского?

– Выходит, что так.

– Вот это да…

Он грустно усмехнулся.

– А я уж думал, что обо мне все забыли.

– Нет, конечно. Сейчас академию возглавляет Артемий. Получается, он твой брательник?

– Ну да.

– Ну дела…

– А отец? Надеюсь, с ним все в порядке? Ж-жив, з-з-здоров?

– Умер. Прости.

Опустив голову, он прикрыл глаза ладонью. Ася нарисовала стакан воды и дала Арсению. Тот кивнул и сделал несколько глотков.

– Я с ним даже не попрощался, – хрипло сказал он и поставил стакан на изящный столик с витиеватыми ножками.

– Говорили, что Павел Павлович долго болел.

Арсений взял стакан и задумчиво допил воду.

– Теперь понятно…

– Что понятно?

– Я несколько раз писал его портрет, и каждый раз изображение исчезало. Словно рассыпалось у меня на глазах.

– А портрет мамы не писал? Или брата?

– Они получались такими же, как все люди, нарисованные здесь. Улыбались, кивали.

– Не узнавали тебя?

– Нет. Это было всего лишь изображение. Такое же, как портрет Стивена Кинга. Когда я на него орал, он только улыбался и покачивал головой. Картинка. Вроде живая, которая двигалась, но абсолютно неодушевленная.

– Неодушевленная… – эхом повторила Ася.

– Да…

Арсений вскинул голову и попытался улыбнуться.

– Не будем о грустном. Скажи мне лучше, сколько лет я здесь провел. Я удалился в свой эгомир, когда шел две тысячи четвертый год.

– Получается, девятнадцать…

– Ого. Я надеялся, что меньше.

– Потрясающе… Как ты… – она замялась.

– Хочешь сказать, как я тут не свихнулся? – Он грустно усмехнулся. – Я постоянно чем-то себя занимал. Много читал. Удивительно, но содержание было в точности, как в настоящих книгах. Собственно, первая была «Лангольеры», когда я пытался избавиться от их воплощения в моем мире. Сравнил, что помнил, с тем, что было написано в нарисованной. Все было четко. Тогда уже стал спокойно рисовать те, о которых слышал. Когда моя фантазия на этот счет была исчерпана, просто тупо нарисовал учебники. По философии, искусству, русской и зарубежной литературе. Ты не представляешь, сколько полезного я там обнаружил.

– Представляю, потому что я читаю учебники, – засмеялась Ася.

Он улыбнулся и продолжил:

– Ну и, конечно, много рисовал. Тех же людей, чтобы иметь хоть какое-то общение.

– И женщин? – с легкой иронией спросила Ася.

– Не без этого. Устраивал вечеринки. Несколько раз организовывал себе концерт моих любимых групп. Провел несколько турниров по настольному теннису. Изобразил ипподром и играл на скачках. Завел себе конюшню и сам катался на лошади.

– Я не умею ездить на лошадях. Вообще лошадей видела только в кино.

– Да ладно! Никогда не видела живую лошадь?

– Нет.

– Ты много потеряла. С ними очень интересно общаться. Умные животные, с характером. Я был несколько раз в конюшнях. Ну… в той жизни, в реальной. Ездил сам в старших классах.

– А я только рисовала. Никуда не ездила. Жила в своей Калуге. Училась в школе. Ходила в художественную студию и мечтала побыстрее убраться подальше от дома.

– Я обязательно нарисую тебе лошадь и научу на ней ездить. Я брал несколько уроков верховой езды. У меня даже получалось.

– Понадобится плоская площадка или поле.

– Это не проблема.

– Только давай чуть позже. Мне нравится этот мир пока таким, как мы нарисовали.

Ася посмотрела на переливающийся искристыми потоками водопад. Арсений продолжил рисовать гроздь винограда.

– Ты какой виноград любишь: белый или красный?

– Белый.

– С косточками или без?

– Без.

– Скоро угощу, – улыбнулся художник, выводя изящную коричневую веточку. Взял другую кисточку и изобразил налитую солнцем продолговатую виноградину с тонкой кожицей, сквозь которую просвечивала кисло-сладкая мякоть.

– Виноград не пахнет. Лучше нарисуй что-нибудь типа апельсина или банана.

– Хорошо. Сейчас будет банан.

Ася встрепенулась, огляделась вокруг и спросила:

– Слушай, я что-то не вижу