Вначале замечает, что витрины газетных киосков опустели. Затем о стачке сообщают в новостях по телевизору. По телевизору новости пока еще показывают, в основном в режиме ля-ля-тополя, иногда в режиме эдлиб[35]. В народе зреет недовольство. От мэрии требуют решительных мер. Мэрия формирует комиссию и отправляет ее в отель, вести переговоры с писателями. В комиссии – пожарный, врач, водитель мусоровоза и полицейский. Писатели отказываются вступать в переговоры. Что они отвечают городу, умоляющему коленопреклоненно? «Звоните нашим литагентам». Литагенты отвечают, что не вступят в переговоры, пока не придумают, как продать права на экранизацию. Забастовка продолжается. Сотрудников Красного Креста пропускают за баррикады, чтобы они доставляли капучино и отчеты об авторских отчислениях. Ситуация обостряется день ото дня. По всей стране взрослые, солидные люди собираются на пустырях и играют в ножички. Старые номера журнала «Пипл» продаются на аукционах, в «Парк-Бернет-галлериз» они уходят за астрономические суммы. Библиотекари начинают брать взятки, разъезжают у всех на виду на кадиллаках цвета лаванды, с виниловыми крышами, имитирующими лоскутные одеяла, и задними стеклами в форме страниц. Группа владельцев нескольких старых номеров «Нью-Йоркера» образует синдикат. Они открывают закрытый ночной клуб-библиобар, но его забрасывает бутылками с зажигательной смесью радикальная организация, чье кредо – «Дональд Бартельми принадлежит народу».
Наконец, в город вводят Национальную гвардию. Сотни вооруженных до зубов гвардейцев движутся к «Алгонкину». Но колючий град саркастических замечаний обращает их в бегство.
Хотя писатели договорились обходиться без лидеров, один писатель приобретает определенный авторитет. Влияние он завоевал тем, что носит с собой «Радугу гравитации» в твердом переплете и, по упорным слухам, прочел ее от корки до корки. На самом деле это агент под прикрытием, сотрудник комиссии по трудовым спорам. Мэрия внедрила его в ряды писателей, чтобы сорвать забастовку. Этот вероломный субъект потихоньку внушает каждому писателю тет-а-тет, что в это самое время остальные писатели втайне что-то пишут и, когда забастовка закончится, у них будут готовые к изданию рукописи. Агент сделал свое дело на славу. Писатели покидают «Алгонкин» и расходятся по домам, чтобы снова валяться в постели и бездействовать. А в конце концов, все же смекнув, кто и как их околпачил, ужасаются своей недогадливости и оказываются на грани самоубийства. Пусть это станет для вас всех уроком: никогда не судите об обложке по ее книге.
Несколько слов о нескольких словах
Демократия – интересная, даже похвальная концепция, и, спору нет, если сравнить ее с коммунизмом (он чрезмерно монотонный) или с фашизмом (он чрезмерно бурный), оказывается самой удобоваримой формой правления. Впрочем, это еще не значит, что она лишена недостатков, а главный недостаток – огорчительная склонность поощрять убеждение, что все люди созданы равными. И хотя чуть ли не всякий, бросив беглый взгляд вокруг, может удостовериться, что это вряд ли правда, очень многие продолжают твердо верить в равенство.
Главная беда в том, что приверженцы этого убеждения считают неотъемлемое право на свободу слова неотделимым от своей личности. Это было бы еще ничего, если бы не их склонность крайне широко понимать слово «свобода» и крайне узко – слово «слово».
Ситуация изменилась бы к лучшему, если бы эти фанаты равенства припомнили: одна из отличительных черт демократии – разграничение на публичную сферу и частную сферу. Неважно, к чему стремились отцы-основатели нашей страны, осуществив это похвальное разграничение, но главная цель – бесспорно, в том, чтобы избавить красноречивых людей от необходимости поневоле слышать косноязычные разговоры всех остальных.
Билль о правах в его нынешней форме оставляет слишком большой простор для домысливания его положений. Поэтому я уверена: кто-то из здравомыслящих ответственных граждан должен взять инициативу на себя и детально разъяснить истинный смысл понятия «свобода слова». У меня с гражданской позицией все в порядке, не хуже, чем у других, и я охотно взвалю на себя эту ношу. Только, умоляю, не подозревайте меня в нелепых и опасных диктаторских замашках. Заверяю: мое стремление обуздать неподобающую свободу слова затронет лишь такие публичные пространства, как рестораны, аэропорты, улицы, холлы отелей, парки и универмаги. Вербальное общение совершеннолетних по обоюдному согласию и за закрытыми дверями интересует меня так же мало, как, вероятно, и их самих. Все, чего я хочу, – оградить впечатлительное юношество и ворчливое старичье от пагубы неподобающего словоупотребления. С этой целью я подготовила список слов, которые в публичной сфере надлежит употреблять только в указанном значении.
1. «Арт». Употреблять публично допустимо только в двух случаях:
а/ Как уменьшительное имя (в таком случае допустимо добавление суффикса «-и»: Арти).
б/ На письме как сокращение от «артишок» в списке покупок.
2. «Любить». Слово «любить» можно употреблять публично лишь в отношении неодушевленных или абсолютно недостижимых объектов.
а/ «Я люблю лингуине с морепродуктами» приемлемо всегда.
б/ «Я люблю Трумэна Капоте» приемлемо лишь в устах тех, кто не знаком с ним лично. Те же, кто лично знаком с мистером Капоте, в текущей обстановке вряд ли вздумают выразить такое чувство вслух.
3. «Отношения». Культурный человек, владеющий искусством беседы, употребляет это слово публично только в форме «от ношения». Пример: «У меня мозоли от ношения слишком узкой обуви».
4. «Диафрагма». Правила хорошего тона в общественных местах обязывают называть диафрагмой только мыщцу, расположенную между грудью и животом. И только врачам, а певцам – ни в коем случае.
5. «Ms.», произносится «Миз». Самое мудрое – вообще избегать этого слова, кроме нижеследующих исключений.
а/ Если вы театральный работник и вам нужно сократить на письме название «Мизантроп».
б/ Или если вы коренной житель Юга либо Юго-Запада США. Пример: «Я всех этих мисс миз-миз сверху вниз!»
6. «Честь». Это словно уместно употреблять публично только чтобы выразить крайнее неодобрение. Пример: «Че-че-че? Дороти, это че, эст-тренинг так на тебя подействовал? Ты стала невыносима».
7. «Интернализация». Это слово можно (и то очень осторожно) употреблять только в отношении процесса, в результате которого когда-то безобидный студент-медик становится опасным для беспомощных и больных.
8. «Порядочно». Это слово допустимо употреблять только в значении «довольно много», «достаточно сильно». Пример: «Она порядочно постарела». Значение «честно», «благопристойно» неуместно: настаивать на нем не только бестактно, но и, уверяю, совершенно напрасно.
9. «Чистота». Нелишне помнить, что, когда вы высказываетесь в публичной сфере, «чистота» – это исключительно оборванный на полуслове слоган «Чисто «Тайд»».
Лучше вообще никаких новостей
Кому-то всего милей колонны, кому-то – логика, но меня в античной культуре больше всего восхищает обычай убивать вестников, приносящих плохие новости. Если распространить его на вестников, приносящих хорошие новости, лучшего и
