Поначалу она даже не пыталась сама готовить мази и настои. У нее и без того было слишком много дел: помимо уборки, готовки и походов на рынок, в ее обязанности входило таскать тяжелые ведра с водой от ручья. Она возвращалась в дом, согнувшись в три погибели, чувствуя, как ручки ведер врезаются в ладони, а братья лишь заливались смехом.
– Носишь по ведру за раз, Розина? Будешь так плестись, и к осени не успеешь, – говорил Чекко.
А Нино ему вторил:
– Может, лучше завести осла?
В деревне за водой ходили женщины. Старая вдова, донна Чекка-Колченожка – ее так прозвали потому, что она хромала на одну ногу, – тратила на это весь день. Однажды Розе надоело это видеть: она встала на рассвете и, прежде чем взяться за свои ведра, наполнила три кадки в доме донны Колченожки. Вдова чуть не разрыдалась от такой доброты, ведь у нее было четверо сыновей – трое умерли от болезней, последний погиб на Пьяве[2] – и ни одной дочери. Она была благодарна Розе и каждый раз, когда та приносила воду, давала девочке две лиры с портретом короля. Впервые взяв в руки настоящие деньги, Роза чуть не упала в обморок от волнения, но сдержалась и уважительно возразила:
– Я не могу принять эти деньги, донна Чекка.
Женщина сжала ее ладонь с монетами в кулак:
– Ты должна их взять. И смотри, чтобы братья не отобрали.
Роза пошла пешком в соседнюю деревню, а потом в другую, еще дальше, где ее никто не знал, ориентируясь на запах свежего хлеба, песочного теста и сладких жареных пирожков с рикоттой. На две лиры донны Колченожки она купила себе кассателлу и съела, сидя на берегу ручья, будто дикая кошка, откусывая по маленькому кусочку, то и дело облизываясь.
В шестнадцать лет Роза познакомилась с Себастьяно Кварантой. Шла весна 1925 года. Крестьяне из деревень, расположенных на склонах горы, спустились в долину, привезли сыры и овощи, пригнали скот на продажу. Бастьяно приехал на телеге, полной свеклы, цикория, фасоли в стручках и салата. Телегу тащили два ослика, настолько дряхлые, что казалось, будто они вот-вот протянут ноги. Себастьяно нахлобучил на голову бесформенную соломенную шляпу, а одет был в крестьянские лохмотья, которые выглядели не менее древними, чем его ослы, но не походил на мужлана-горца – худой, длиннорукий и длинноногий, с тонкими пальцами. Угловатые черты и острый ястребиный нос словно были вытесаны топором из ствола платана; с этим грубым лицом не вязались глаза, большие, черные, блестящие, какие бывают у умудренных жизнью лошадей. С виду он казался меланхоликом, однако на самом деле был очень жизнерадостным человеком и, когда навстречу попадались дети, играл на травинке, прижав ее к губам, будто губную гармошку. Дети смеялись, а женщины улыбались, проходя мимо его телеги и слыша эту дивную смесь свиста и пуканья.
Когда ярмарка закрылась, Себастьяно Кваранта увел с собой не только своих старых ослов, но и Розу. Никто не знал, как они сошлись. Большинство жителей деревни не видели даже, чтобы они говорили друг с другом. Поговаривали, что дочери Пиппо Ромито не терпелось отомстить отцу – и поделом, ведь тот всю жизнь морил девчонку голодом и избивал до полусмерти. Во всяком случае, Пиппо Ромито словно взбесился и кинулся искать Розу. Вместе с Чекко и Нино он обшарил всю гору, но ни там, ни в долине не нашлось человека, который захотел бы сообщить ему, где дочь.
Сбежать предложила Роза. Себастьяно хотел сделать все как положено – представиться ее семье, попросить руки, а потом обвенчаться в местной церкви. Если бы Роза пожелала, они поселились бы по соседству с ее отцом. Но она предложила просто удрать. Белокурый локон прикрывал бровь, которую Медичка залечила синеглазкой, но шрам никуда не делся.
– Я оставила дорогому папочке на память кусок собственной головы, незачем лишаться еще и твоей.
Бастьяно твердил, что не боится, что у него есть винтовка и он умеет ей пользоваться. Роза не хотела даже слушать об этом – и, по правде говоря, ни разу не видела, как он стреляет. Поэтому они просто уехали вместе. Проще всего было бы, если бы Бастьяно отвез Розу прямиком к себе домой, в горы: на телеге туда можно было добраться за день, у него имелись своя земля и небольшой дом, его уважали. Но вскоре Роза узнала, что Бастьяно не из тех, кто делает то, чего ожидают другие: он был готов совершить ошибку и стать объектом насмешек, лишь бы сделать не то, что проще, а то, чего ему хотелось. Роза должна была войти в его дом полноправной женой, а не простой девчонкой, которую он похитил в долине.
У дороги, ведущей к деревням, на восточном склоне горы, посреди цветущего луга стояла церковь; выехав на закате, Себастьяно и Роза добрались туда на телеге за несколько часов. Крошечная церковь была посвящена святому Иерониму; только крестьяне-горцы, возвращаясь домой из долины, заходили туда, чтобы исповедаться в грехах, совершенных во время торга. Это было здание из белого камня с высоким узким фасадом, центр которого украшало круглое резное окно, а стены заканчивались парой завитков. Ночью двери запирались на засов. Бастьяно предложил поспать в телеге, а ранним утром попросить приходского священника из церкви Святого Иеронима обвенчать их.
Они провели ночь без сна на жестких досках. Видя, как Себастьяно смотрит на нее, Роза не удержалась от улыбки:
– Ты что, никогда глаз не смыкаешь?
– Не всегда. Зависит от того, на что я смотрю.
Той ночью она приняла решение: либо она проведет остаток жизни с Себастьяно Кварантой, либо умрет.
На следующий день приходской священник обвенчал их, не задав ни единого вопроса, – отчасти потому, что был человеком немногословным, а отчасти потому, что Бастьяно пожертвовал церкви долю от вырученного на ярмарке. Свидетелями были церковная служанка и проходивший мимо пастух. Венчание состоялось 15 июня 1925 года. Роза была уверена, что рано или поздно отец и братья заставят ее поплатиться. Но никто так и не потребовал, чтобы она вернулась домой. Она поселилась в деревушке Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, где у Бастьяно была земля. Спустя много лет она узнала, что ее брат Нино погиб – его задавила повозка, – а Чекко эмигрировал в Америку. Пиппо Ромито больше ее не искал.
У Себастьяно Кваранты не было ни отца, ни матери, ни сестер, поэтому Розе достался единственный в мире мужчина, который не умел бить женщин. Однако у нее ушло время, чтобы привыкнуть к этому. Как и ко всему остальному. Они были женаты уже пару недель, когда однажды вечером, снимая кувшин с высоко висевшей полки, Роза уронила половину тарелок на пол и те разбились вдребезги. Себастьяно в два прыжка оказался рядом, пытаясь поймать посуду, и увидел, как Роза скорчилась у его ног, закрывая лицо руками, как учила Медичка. Поначалу Бастьяно чувствовал себя ужасно, словно это его колотили, но со временем привык и стоял неподвижно, отрешенно глядя большими лошадиными глазами и дожидаясь, пока Роза вспомнит, в каком доме и с каким мужчиной живет. Между ними все было делом привычки. В постели тоже. Роза была уверена, что мужчины с первых дней своей жизни знают все о таких вещах, а женщинам остается тихонько лежать. Но ее муж был исключением: он ничего не знал, словно не был знаком с собственным телом. В первый раз Роза, засыпая, говорила себе: знала б раньше, что каждую ночь ее ждет вот это, так дважды подумала бы, прежде чем выйти замуж. Но следующая ночь прошла куда лучше, а дальше ей стало даже приятно. Привыкнув и к этой части семейной жизни, Роза уже не могла дождаться, когда сядет солнце, закончится
