Словом, всё внезапное, страшное, раздутое потрясёнными нервами, связанное страданием ревности и неизжитой ещё страсти, вдруг стало простым, пошлым эпизодом из жизни безустойной, цинично смелой женщины.

И он понял одно: простить можно, но забыть нельзя!

Машинально он подошёл к окну и глядел в него сквозь тяжёлую портьеру, как будто мог что-нибудь разглядеть. Напряжённые нервы обострили все его чувства; ему казалось, что он слышит, как на улице воет и бьётся ветер, как, набрав сырой изморози, бросает ею, как горстью песку, в зеркальные стёкла, и вдруг, ясно, как наяву, перед ним развернулась перспектива длинной улицы, ряд тускло сквозь непогоду мерцающих фонарей и тонкая женская фигура; высокий каракулевый воротник высоко поднят, над ним густой узел пепельно-светлых волос и два крыла меркурия, как бы уносящих эту женщину туда, в беспросветную даль…

Жалость страшной болью сжала ему грудь, зубы стиснулись, и слёзы одна за другой покатились на густую бороду и всё-таки всем существом своим он понимал, что не может вернуть её, как не могут вернуться к нему иллюзия и вера.

1896