Андрик уже едва мог притворяться спящим.

Слезы уже давно текли по его лицу, и он забывал ровно дышать.

И вдруг мама тихо подошла к его кровати и легко провела рукой по его мокрому лицу. Тогда он обхватил ее за шею и она молча села к нему на постель.

— Андрик! — сказала она, а рука нежно гладила его по голове, — Андрик, ты меня теперь не поймешь. Ты еще мал. Но помни, Андрик, если я слаба, если моя любовь тебе вредит… если я делаю не так, как нужно… Андрик, сделай ты так, чтобы я в этом не раскаялась никогда.

Она порывисто прижала его к себе и вдруг встала и взяла свечу.

— А теперь спи и не думай ни о чем, — прибавила она.

Дверь закрылась, и стало темно, а Андрик сидел на постели и широко раскрытыми глазами глядел в темноту. Легкое детское сердце его тихо смеялось, и теплая ласковая радость точно лилась в грудь, и уже было ее так много, что становилось тесно и становилось больно.

Но вдруг ему стало холодно и все мысли, и все чувства его превратились в усталость и разлились по всему телу. Он юркнул под одеяло, зарылся головой в подушку, сладко зевнул и сейчас же чьи-то руки ловко и нежно обхватили его, качнули… Мягко, сонно и далеко-далеко загудел удар колокола к заутрени.

[1]

Примечания

1

Глупыши. Печатается по изданию: Образ человеческий. М., Книгоизд-во писателей в Москве, 1914.