Одиссей опрокинулся на спину рядом со мной. Его рука осторожно, словно пробуя, погладила меня по бедру.

— Пенелопа, какое нам дело до других и до того же Нестора. Гермес освободил моего деда от необходимости соблюдать клятвы. Думаю, он и меня бы простил. Моя покровительница Афина любит мудрых, а согласись, что это был неглупый ход запрячь быка и коня в одну упряжку и сеять соль. — Он тихо засмеялся. — Увы, Паламед оказался мудрее меня. Нет — хитрее меня. Но с ним я еще рассчитаюсь, вот увидишь...

— Ты волнуешься только о богах? А люди?

— Боги простили бы меня, а люди ничего не смогли бы мне сделать. Впрочем, теперь людям не за что упрекать меня — я иду на войну. Мы поговорили с Агамемноном, и все оказалось не так уж плохо. Он утверждает, что никто не собирается с налета громить Трою, и дело не в том, что у нее крепкие стены. Просто, когда все троянские воины за этими стенами укроются, окрестные земли останутся без защиты, а там есть чем поживиться. Троада — богатая страна, Пенелопа. И теперь я думаю: может, оно и к лучшему, что Елена бросила Менелая, иначе мы бы никогда не собрались разграбить Троаду.

— Одиссей, разве нам мало того, что у нас есть? Лучше бы вы быстрее отбили Елену и вернулись домой!

Но он не слушал меня и продолжал возбужденно говорить:

— А сколько еще мелких островов разбросано перед Геллеспонтом и в Пропонтиде! Пока Троя контролирует Геллеспонт, большая флотилия там не пройдет, разве что случайный корабль под покровом ночи, поэтому они на этих островах даже стен не строят вокруг своих селений. А теперь, осадив Трою, мы станем хозяевами пролива. Все острова будут наши, все прибрежные земли, лежащие к северу и востоку. Я вернусь богатым человеком, Пенелопа.

Его рука медленно сдвигала платье вверх по моим коленям.

— Если вернешься.

— Я вернусь! — Он засмеялся. — Я не собираюсь лезть под вражеские стрелы без особой надобности. Пусть это делают дураки, которые хотят прославиться храбростью. А Одиссей Лаэртид намерен прославиться хитростью. И клянусь Афиной, моей покровительницей, ему это удастся. Мне, как ты понимаешь, глубоко безразличны семейные проблемы Менелая. Но раз уж так получилось, что я иду на эту войну, я иду, чтобы вернуться с добычей. А добыча достается не самым храбрым — самым храбрым обычно достается лишь погребальный костер, в который безутешные соратники кидают не нужные им самим безделушки. Я хочу стать богатым. И сделать таковыми свою жену и сына. Ты должна доверять мне, Пенелопа.

Он был прав, как всегда. Он был моим мужем, и я любила его. И когда его рука уже играла короткими и влажными завитками моих волос, я вдруг поняла, что, может быть, это в последний раз. Я плакала долго и отчаянно, но это не помешало ему овладеть мною, и я — наверное, впервые в жизни — ничего при этом не почувствовала, кроме пустоты и усталости.

Потом он сказал:

— Я постараюсь не рисковать, и все-таки война есть война. Троянцы славятся как хорошие копейщики и стрелки из лука. И биться на колесницах они мастера. Все может быть. Если я не вернусь, ты должна заботиться о моих отце и матери так, как мы это делали вместе. Нет, вдвойне, раз меня не будет на Итаке. Расти сына. Если что, спрашивай совета у Ментора — он мой друг, он будет за вами присматривать. И помни, что жена Одиссея должна быть безупречна. Я еще прославлю свое имя. И никто не посмеет сказать, что у великого царя Одиссея недостойная жена. Пусть вся Ойкумена смеется над Менелаем — я не допущу, чтобы кто-то так же смеялся надо мной.

— Мне не важно, кто над кем смеется. Я просто люблю тебя и буду ждать тебя вечно.

Он сжал мое запястье, и я опять расплакалась, а он продолжал:

— Если я не вернусь, то, когда Телемах вырастет и станет мужчиной, ты можешь выйти замуж и оставить этот дом. Сюда никого не приводи. Вдова Одиссея может стать женой другого царя, но не потаскухой, оскверняющей ложе первого мужа.

— Одиссей, разве я когда-нибудь давала тебе повод так говорить со мной...

— Никогда. Но разве ты еще не поняла, что я ухожу надолго? Очень надолго, Пенелопа.

— Я клянусь, что я буду ждать тебя, Одиссей!

Так оно и случилось он ушел надолго. С того дня прошло почти десять лет, но я сдержала слово. Впрочем, это было нетрудно, потому что ни один человек на свете не нужен мне, кроме моего мужа, царя Итаки, богоравного Одиссея Лаэртида.

Помню я время, когда, родимый наш край покидая,

Взял он за правую руку у кисти меня и сказал мне:

— Невероятно, жена, чтоб из пышнопоножных ахейцев

Все из троянской земли воротились домой невредимо.

Слышно, что жители Трои — мужи, превосходные в битвах,

Бьются прекрасно на копьях и метко стреляют из лука,

И мастера в колесничных сраженьях, решающих быстро

Спор великий войны, одинаково всех не щадящей.

Можно ли знать, возвратит ли домой меня бог иль погибну

Там я под Троей? Поэтому ты обо всем здесь заботься.

Думай о доме всегда, об отце и об матери столько ж,

Сколько теперь, или больше еще, раз меня тут не будет.

После ж того, как увидишь ты выросшим нашего сына,

Замуж иди, за кого пожелаешь, оставивши дом свой.

Гомер. Одиссея

Корзина 4

Царь Одиссей был вождем кефаленцев, возвышенных духом,

Что обитали в Итаке, в колеблющем листья Нерите,

Что Эгилип населяли суровый, с землей каменистой,

И