Мне было семь. Я не помнила время без войны, но прежде нас она не особо касалась. Моя жизнь ограничивалась безопасным миром нашего дома. И пусть мы были бедные, но жизнь моя протекала спокойно. Но однажды война выплеснулась с полей сражений на улочки нашей деревеньки, и три дня ужаса разрушили мой уютный мир.

В Пьеве-Санта-Кларе моими единственными товарищами по играм были двоюродный брат Эрнесто и подруга Рита Поззетти.

Рита была моей ровесницей. Родились мы с разницей в месяц, как и наши отцы, которые дружили всю жизнь. Семья Риты жила через дорогу от нас. Мы играли вместе при каждом удобном случае, но Рита часто хворала – то бронхит у нее, то кашель, то лихорадка, – а потому гораздо чаще время я проводила с Эрнесто.

Эрнесто, на пять лет старше меня, был сыном моей тетушки, дзии Мины. Дзиа Мина была замужем за старшим братом моего отца, но тот умер, когда Эрнесто был совсем маленьким. Мой папа пытался заменить Эрнесто отца, однако Эрнесто не признавал ни правил, на авторитетов. Папа говорил, что такого мальчишки, как Эрнесто, хватит на десять отцов, но и десяти отцов не хватит для мальчишки вроде Эрнесто.

Я играла в его мальчишеские игры – мы устраивали лагерь в живых изгородях, гонялись за кроликами, выкапывали червей, чтобы приманивать жаб. Эрнесто уверял, что ему все равно, что я девочка, а я старалась не капризничать. Да я на самом деле с превеликим удовольствием везде лазила и ползала, возилась в грязи, плескалась в ручье, что протекал за нашим садом. Леса и поля вокруг нашего дома были местом для игр, нам позволяли резвиться там сколько заблагорассудится.

Эрнесто мог влезть на любое дерево с проворством и быстротой кота. Самым любимым его деревом был старый каштан, что рос возле нашего дома.

На одну из ветвей каштана мой отец повесил качели, но Эрнесто быстро надоела детская забава. Вместо того чтобы качаться, Эрнесто карабкался по длинной веревке, лишь так он мог добраться до самой нижней ветки каштана. Эрнесто влезал по веревке, а потом, ветка за веткой, забирался на самую верхушку дерева. Глядя, как он балансирует высоко в кроне, моя тетушка чуть не теряла сознание. Какие только угрозы и увещевания она ни пускала в ход, чтобы спустить его на землю, но Эрнесто лишь смеялся.

Порой мы с Эрнесто ссорились. Он был мальчик, к тому же намного старше, а значит, проворнее меня и смекалистей. Эрнесто обожал дразнить меня – хватал моих кукол, убегал и прятал их на деревьях, откуда я точно не могла их достать. Однажды мама метлой прогнала его из нашего дома, когда застигла его за тем, как он подкладывает лягушку в мою постель. Но я любила Эрнесто, несмотря на все его ужасные выходки.

За два дня до моего отъезда мы с мамой собирали папу, чтобы отвести его в деревню, когда на нашу кухню ворвался Эрнесто.

– Можно мне с вами?

– При условии, что ты будешь вести себя хорошо и не удерешь, – предупредила мама.

– Я буду ангелочком, дзиа Тереза. – Эрнесто улыбнулся, раскинул руки, точно крылья, и легонько помахал.

– Тогда ладно. – Мама вздернула бровь. – В лавку наверняка выстроится длиннющая очередь, постоишь вместо меня, пока мы на кладбище сходим.

– Хорошо, – согласился Эрнесто.

– Только скажи об этом своей маме. Заодно спроси, не нужно ли ей чего. И надень что-нибудь потеплее.

Эрнесто никогда не мерз, вот и сейчас он заявился босиком. Однажды зимой моя тетя проснулась и обнаружила, что Эрнесто, одетый лишь в ночную сорочку, лепит в саду снеговика. Тетушка вечно переживала, что он простудится и умрет, но Эрнесто ни разу не заболел. Холод и хвори просто не брали его.

Эрнесто исчез, но уже через минуту вернулся, натягивая желтую вязаную жилетку.

– Мама попросила купить сахар, если сегодня его привезли, – сообщил он.

– Хорошо, но при условии, что ты не съешь его по дороге домой.

– Не съем, дзиа Тереза, – засмеялся Эрнесто.

Мама неодобрительно поцокала языком. Именно такое Эрнесто проделал две недели назад. Тетушка тогда страшно на него разозлилась, но Эрнесто, как обычно, тут же подластился к ней и вытребовал прощение. Выпутывался из передряг он с невиданной легкостью, пуская в ход свое неотразимое обаяние.

Держась за руки, мы с ним шагали в деревню следом за моими родителями. Эрнесто сетовал на свою жилетку.

– Такая колючая, – он поскреб шею, – и жаркая. А еще желтая. Желтый цвет девчачий.

Мама с неодобрением глянула через плечо:

– Радуйся, что она у тебя вообще есть. И прекрати ворчать.

Тем утром ничего особенного в деревне не происходило, все занимались своими обычными делами. Женщины с детьми и корзинами для покупок собрались поболтать на пьяцце, старики сидели у бара, играли в карты, читали газеты и курили. В лавку тянулась очередь, в ее конец пристроился Эрнесто.

– Смотри не бросай очередь, – строго наказала ему мама. – Будь молодцом и никуда не уходи.

Эрнесто нахально улыбнулся и снова изобразил ангелочка.

Я охотно осталась бы с ним, но мама не разрешила бы.

Эрнесто, вопреки обещанию, вполне мог бросить очередь. Дружелюбный пес, внезапное желание забраться на дерево, да просто скука – любого повода хватило бы, чтобы он забыл про очередь. Обычно, если с Эрнесто такое случалось, то он исчезал, а вместе с ним и я. Мама сказала, что не желает прочесывать деревню, разыскивая нас.

На кладбище мы пошли втроем. Идти было недалеко, но двигались мы медленно, потому что отцу, хоть он и опирался с одной стороны на маму, с другой на трость, требовалось то и дело передохнуть и отпить из своей склянки с лекарством. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к кладбищу, папа снова остановился отдышаться. Тогда мимо и прогромыхали четыре немецкие бронемашины.

До того момента я видела на удивление мало признаков идущей войны. Время от времени по дороге мимо нашего дома проходили итальянские солдаты. Мне разрешалось им махать, я научилась узнавать их форму, но если показывались немцы, меня немедленно загоняли в дом.

Отец говорил, что немцам в Италии не место и что итальянские солдаты сражаются, чтобы их выгнать, но в итальянской армии не хватает людей, поэтому нам помогают солдаты из таких стран, как Англия и Америка.

Однажды, когда мы с Эрнесто играли в