Верун, Верка, Верунчик — лучшая и самая старая подруга.

— Привет, — сказала Катя.

— Ты где? — без ответных приветов ответила невоспитанная подруга.

— В пробке, где же еще. Еду с работы, если тебе это слово знакомо! — съехидничала Катя.

Это была их обычная манера разговора: они постоянно друг друга подкалывали и почти никогда друг на друга не обижались.

Колкость Верка пропустила мимо ушей — много чести.

— Где — в пробке? Конкретно! — потребовала она.

— Господи, где, где, — с раздражением ответила Катя. — Тебе-то какая разница? Такая задница, что разницы нет!

— Я спрашиваю, где! — Голос подруги звучал угрожающе. — Ты далеко от дома?

— Неблизко, — вздохнула Катя. — А что?

— А то, — все так же сурово ответила Верка. — Срочно дуй на Мосфильмовскую!

Оторопевшая Катя делано рассмеялась:

— Да что ты! Прям так и дуй! И прям на Мосфильмовскую?

— Прям так и дуй! — подтвердила Верка. — Никуда не сворачивая!

Катя набрала побольше воздуху:

— Вер Андреевна, — ангельским голосом сказала она, — а вы, уважаемая, не желаете объясниться? Ну или сказать пару слов? Зачем мне, собственно, дуть и дуть не сворачивая? По какому такому случаю? Что-то важное, не позволяющее обождать? Событие или происшествие вселенского масштаба? Меня ждет сказочно богатый жених на белом «Майбахе»? Ну, как вариант. Или подарок в виде бриллиантового колье от королевы Елизаветы? Ну вдруг старушонка решила со мной поделиться? Дети и внуки ведут себя плохо, а я, Катя Воронцова, вполне ничего. А может, мой тайный поклонник передал тебе ключи от особняка на Рублевке? Что же там меня ждет, чтобы я, мечтающая о чашке горячего чая и бутерброде с ветчиной, о теплой пижаме и родной, самой любимой кроватке, о книжечке, о сериале, о покое, наконец, дула на эту твою Мосфильмовскую? Я устала, как сто чертей, за эту неделю, я пашу, как папа Карло, в отличие от некоторых. Сегодня пятница и конец рабочей недели, и я еле жива. Вера! Мне хочется материться! Мне всегда хочется материться, когда я слышу тебя и твои идиотские предложения или приказы! Вера, ты меня слышишь? — Катя уже кричала.

— Неужели всегда? — расстроенно переспросила Верка. — Прям точно — всегда?

— Что — всегда? — не поняв, оторопела Катя.

Верка засмеялась:

— Материться — всегда? Остроумная ты наша!

— Ну ты и дура, — выдохнула Катя.

Но напряжение было снято. В детстве и юности они часто цапались, но так же быстро мирились — поссориться с Веркой было проблемой. Поэтому и дружили так долго.

— Ладно, — примирительно и устало сказала Катя. — Не всегда. Но очень часто. Вер, я еле живая! Вот честно. За все деньги мира никуда не поеду. Ни на Мосфильмовскую, ни даже ближе! Думаю об одном — доехать домой. Доехать и рухнуть. Но тебе не понять.

— Прижмись к обочине, — скомандовала Вера. — Встань, слышишь! А то врежешься, не приведи господи, и я буду виновата.

— Прижалась, — соврала Катя.

Какая обочина! Поди прорвись к этой самой обочине! Машины в четыре разрешенных ряда и пятый — куда ж без него, — самообразованный недисциплинированными водителями. А таких в столице большинство.

— Встала? — недоверчиво уточнила Верка. — Ну тогда слушай. Внимательно слушай. Короче…

— Вот именно! — перебила ее Катя. — Помни об этом!

На очередную подколку Вера не среагировала.

— Примерно два года назад, по осени, было довольно прохладно, моросил мелкий дождик, и Юля моя прогуливалась с Шопеном. Тот сделал свои дела и тянул Юлю домой, ты же знаешь, какой он любитель дождя. Вдруг картинка — на мокрой скамейке сидит старушонка. Жалкая такая, в потертом пальто, в бархатной шляпке прошлого века, в таких же перчатках и с сумочкой. Глаза у старушки закрыты.

Ну Юля моя и подумала: «Трындец, померла старушка. Что делать, кого вызывать?» Короче, маман растерялась и засуетилась, тычет в телефон, пытается вызвать «Скорую».

А во дворе как назло никого! Но странное дело — Шопен спокоен. Обычно собаки чувствуют, если покойник. А этот обнюхал бабулю и пошел дальше. Тут Юля сообразила — подошла к старушке, подергала за рукав, а та и глазоньки открыла! И стала извиняться: вот, типа, старая вешалка! Села и уснула! Милая такая, интеллигентная. Ну из обломков, ты понимаешь.

— Из каких обломков? — не поняла Катя.

Вера вздохнула:

— Прежней жизни, Кать. Я еще помню таких на Арбате. Шляпки, шарфики, перчаточки. Авоська с кефиром. Эх… Но теперь по понятным причинам старушки исчезли. Так вот, — с воодушевлением продолжила Вера, — не отвлекай! Проводили Юля с Шопеном бабулю, довели до квартиры, обменялись телефонами и попрощались. Ты мою матушку знаешь: и «звоните», и «обращайтесь», и «не волнуйтесь, я рядом!»

Но бабуля ее убедила, что она со всем справляется и ничем ее не обременит. По крайней мере, очень будет стараться. Есть у нее и социальный работник, и знакомые, и соседи.

Но ты ж мою мать Терезу знаешь — Юля позванивала бабуле, угощала пирогами, Что-то приносила из магазина.

В общем, они подружились.

В хорошую погоду вместе гуляли, болтали о том о сем, бабуся оказалась собачницей и полюбила Шопена.

— Слушай, Вер! — не выдержала Катя. — Давай покороче! Ты во сколько сегодня встала? В двенадцать? А я в семь, Вер! И отработала день! И сейчас ты в теплой квартире пьешь кофе и куришь свой айкос! А мне, Вер, до дома как до луны. И вообще — зачем мне эти подробности?

— Потерпи, — безапелляционно ответила Верка, — и все станет ясно.

«А ведь не отвяжется, — с тоской подумала Катя. — Верке скучно, спешить ей некуда. Вот ведь зараза!»

Тем временем Вера продолжала:

— Пару лет назад у Эмилии — ее звали Эмилия, Эмилия Рейнардовна, папаша был латыш или литовец, не помню, да это и не важно.

— Да что ты? — с деланым удивлением воскликнула Катя. — Неужели не важно?

Верка невозмутимо продолжила:

— Пару лет назад, — повторила она, — у Эмилии умер муж. Детей у них не было. А людьми, между прочим, они были непростыми! Он — известный ученый, что-то в области химии, она — художница на «Мосфильме», тоже известная. Знаешь, сколько картин она сделала? Я услышала и офигела! Вся наша советская классика, представляешь? Все, что мы в детстве смотрели!

Так вот. Мне еще тогда маман сказала: «Познакомься с Эмилией Рейнардовной, предложи свою помощь. Она на ногах, мозги в полном порядке, никаких старческих закидонов, и самое главное — никаких родственников! Вообще никаких! В смысле, близких, московских. Есть какая-то двоюродная сестра в Молдавии, но с ней они сто лет не общаются». Ты поняла? — с нажимом спросила Верка.

— Квартира? — вздохнула Катя. — Ну что сказать… Юлия Павловна беспокоится.