Бей, думаю, командарм, бей их сволочей со злости!

А тот хоть бы пальцем щёлкнул.

А заяц всё идёт и идёт, прямо будто заросло всё зайцем. Я, это, минут десять, полчаса лежу, а они неистощимо бегут.

- Кыш,- кричу, наконец,- кыш, треклятые!..

А они флегматично себе бегут на Мышиную полянку и внезапно, совершенно неожиданно - я за ними. Вбегаю и смотрю, стоит мой командарм у пня, и сам белее всех снежных покровов.

- Чего ж,- говорю,- не стреляли, к вам же вся дичь направлена была? Смотрю, мать ты моя, а у него и ружья-то нету. Тут я уже по тихоновской церкви перекрестился, со страху.

Спрашиваю:

- Чего ж вы без ружья?

- А я,- говорит,- наблюдать и руководить пришёл, и к тому же не люблю я стрелять волков.

- А зайцы-то, мол, зайцы...

- Зайцы,- говорит,- самая моя любимая охота, но ведь вы же волков обещали мне гнать.

Тут я, надо сказать, рассердился.

- Что ж, мол, должен я тебе волков плодить, если они в другую сторону утекли?

- Пойдём, посмотрим же, куда утекли волки.

На что было смотреть-то, ни одного волка не могли выгнать мужики. Словно в зайцев обернулись волки, нет волков.

До самого вечера носились мы по полям, и ничего.

Мужики меня бранят, бог весть за что, охотники ходят вместо волков или подобные рысям и, главное, командарм никак не может простить мне, что в кои-то веки удалось ему видеть совершенно неожиданно такое количество зайцев, подобное буре, и даже ни одного выстрела.

Дома же спрашивают:

- Как насчёт огурцов? Бочки ведь.

Я было брякнул, пожертвуйте, мол, в пользу воздушного флота, так как раньше теперь, чем не заведём мы в нашей волости аэроплан, никто не поверит, что есть у нас волки, и будут они, плодясь и заселяя нашу республику, безнаказанно уничтожать скот.

А потом, думаю, не дожить мне до аэроплана, так и отложил - всё-таки, думаю, инвентарь ведь оно, хоть и зовётся - огурцы...

- А вы,- спросил меня рассказчик,- вы не охотник до огурцов?

- Мне больше по душе,- ответил я,- мне больше по душе огурцы сибирские.