Навстречу им спешил и хозяин мастерской Петр. Небольшого роста, атлетического сложения, с сильными крупными руками, на вид ему можно было дать немногим за тридцать. В непринужденной атмосфере девушки быстро почувствовали себя своими. Гости все прибывали. Появился и очень известный артист из БДТ в сопровождении очаровательной молодой актрисы.

За столом не смолкали разговоры, но было понятно, что все чего-то ждут.

– Должен подъехать Высоцкий, – пояснил Гюстав.

– Он в Ленинграде? – восхищенно воскликнула Вика.

– Да. У него сегодня выступление в общежитии «Корабелки», то есть Кораблестроительного института, – пояснил Петр. – Оттуда обещал к нам.

Вика сидела на лавке рядом с Николя, слегка касаясь его бедра, и это прикосновение волновало. Ей казалось, что никогда она еще не была так счастлива. Известный артист рассказывал о новой постановке в театре и очень смешно пародировал Товстоногова. Поэтесса Молчанова читала свои стихи, в которых призывала к свободе «чувств и слова».

Я буду счастлива тогда,

Когда приду к тебе нагая,

И радость твоего труда

Разделим мы с тобой, внимая

Той красоте твоих творений,

Что говорят нам, не тая,

О чувственной любви, волнений

Свободно прожитого дня,

– напевно закончила Молчанова.

Молодой литератор Семен прочел главу из новой повести, где с большим юмором описывал убожество колхозной жизни и полный развал в деревне. Все от души смеялись и поздравляли писателя с рождением нового талантливого произведения.

– Этого никогда не напечатают, – сквозь смех изрек лысый, и все закивали головами в знак согласия.

Хорошо выпив и закусив, гости стали разбредаться группами по мастерской. В одной из таких групп, собравшихся между фигурами вождя, звучал голос известного артиста, читающего чьи-то стихи:

Ни страны, ни погоста

Не хочу выбирать.

На Васильевский остров

Я приду умирать.

Вика, увлеченная талантом как чтеца, так и поэта, приблизилась и остановилась под ленинской простертой рукой с кепкой.

– Ты знаешь, чьи это стихи? – прошептал Николя. Вика отрицательно покачала головой.

Я памятник воздвиг себе иной!

К постыдному столетию – спиной,

К любви своей потерянной – лицом.

И грудь велосипедным колесом.

А ягодицы – к морю полуправд…

– читал артист следующее стихотворение.

– Нравится? – спросил тихо Николя.

– Очень.

– Это Иосиф Бродский. Ваш ленинградский поэт.

– Никогда не слышала. А ты его стихи откуда знаешь?

– Я же тебе говорил, я много знаю.

Никто уже не кричит «По коням!»

Дворяне выведены под корень.

Ни тебе Пугача, ни Стеньки.

Зимний взят, если верить байке.

Джугашвили хранится в консервной банке.

Молчит орудие на полубаке.

В голове моей только деньги…

– звучал голос артиста.

– А где можно купить его сборник стихов? – спросила Вика.

– Во Франции, – усмехнулся Николя. – На своей родине его не печатают. Переписывают его стихи от руки, перепечатывают. Таким образом и распространяются.

– А почему не печатают?

– Не нравится он вашей власти. Они его арестовали и сослали на пять лет. Потом, под давлением некоторых имеющих влияние честных людей в вашей стране, а также возмущением в заграничной прессе, его досрочно освободили.

– За что арестовали и сослали? – испуганно спросила Вероника.

– Есть у вас такая уголовная статья: «За тунеядство». В вашей стране каждый должен работать, а если ты не член Союза писателей, ты не поэт, а, следовательно, безработный. Безработный – значит, тунеядец.

– Ничего не понимаю. По-моему, он настоящий поэт, и его надо принять в этот Союз писателей.

– Если бы от тебя тут что-нибудь зависело, жизнь была бы прекрасной! – засмеялся Николя.

– А сколько Бродскому лет? – не обращая внимания на его замечание, спросила Вероника.

– Когда арестовали в шестьдесят пятом году, ему было двадцать пять, значит, сейчас тридцать.

– Такой молодой? – удивилась Вероника. – Сколько же он пережил!

– Вы балерина? – прервал их разговор высокий человек в летах, обращаясь к Вике.

– Нет, – опешила Виктория. – Почему вы так решили?

– По вашей фигурке. Очень уж вы стройная и хрупкая.

– Мадемуазель будущий врач. Заболеете, через пять лет можете обращаться, – обняв за плечи Веронику, отвечал за нее Николя, как бы давая понять собеседнику: «Если желаете клеиться, то имейте в виду: девушка занята».

Но тут все как-то оживленно заспешили в сторону входной двери, где с шумом, окруженный какими-то людьми входил Высоцкий.

– Володя, дорогой! – обнимал его Петр. – Заждались!

– Разве студенты просто так отпустят, – громким, низким, с хрипотцой, веселым голосом парировал артист.

Все быстро вновь собрались за столом, и опять полилась рекой выпивка и на плите закипела картошка в мундире. Только теперь все внимание было направлено на Высоцкого.

– Володя, есть новые стихи?

– Вы споете нам?

– Хочу вам сказать, я считаю вас самым лучшим из современных бардов!

– Ну, что вы, – отвечал Высоцкий, – а как же Галич, Визбор, Юлий Ким, я уже не говорю о мэтре?

– Вы имеете в виду Окуджаву?

– Конечно!

– Если все писатели вышли из гоголевской «Шинели», то все барды вышли из окуджавской «Виноградной косточки», – изрек свою гениальную мысль лысый.

Но вот Высоцкий взял в руки гитару и, ударив по струнам, запел:

Власть исходит от народа,

Но куда она приходит,

И откуда происходит,

До чего она доходит?

Его хриплый голос, наполненный необыкновенной энергетикой, завораживал.

Все внимательно слушали. Молчанова смотрела на Высоцкого, как на бога, и от умиления у нее даже выступили слезы на глазах.

Власти ходят по дороге.

Кто лежит там на дороге?

Кто-то протянул тут ноги,

Труп какой-то на дороге.

Э, да это ведь народ.

– Смело! – закричал лысый. – За такие тексты головой поплатиться можно.

– Гениально, – восторгалась поэтесса Молчанова, – «Кто-то протянул тут ноги, / Труп какой-то на дороге. / Э, да это ведь народ». Надо записать, – и быстро стала записывать поразившие ее строки в свой блокнотик.

Высоцкий пел много,