О названии города. Литератор, известное дело, хуже свиньи: “Свинья не гадит, где кушает, не гадит, где спит” (В. Семичастный), оттого на просторах русской словесности и присутствуют лишь Москва, Петербург и по чуть-чуть – Воронеж, Тамань, Мценск, экзотический Абакан (“Облака плывут…”, там создан музей облаков), Магадан, Оренбург, а остальное – Юрятин, Скотопригоньевск, Калинов (драма “Гроза”), Глупов, Горюхино, одним словом – N., только бы не огорчать Семичастного.

“Мир не ломается, что ни случись”: происходят истории (скорей, анекдоты), но наблюдательность притупляется – от чересчур непосредственного знакомства с предметом, слишком близкого рассматривания его. Видеть и удивляться – для этого нужно правильное соотношение старого с новым, знакомого с незнакомым. А чтобы вызвать сочувствие, бывает достаточно и поверхностного, моментального знания.

Ольга Л., тридцати с небольшим лет, приехала из соседнего городка за компанию с другой женщиной, директором детского сада:

– Не примете, доктор?

Кардиолог Ольге не нужен, сердце здоровое, но у нее тяжелый сахарный диабет. Глюкометр есть? – Сгорел.

Как может сгореть глюкометр? – он же на батарейках. Оказалось – буквально сгорел, в пожаре, устроенном алкашом-соседом. Детей успела спасти (детей трое), живут в подсобном помещении детского сада, мужа у Ольги нет.

– А сосед – спасся?

– Какой там! – развеселилась – Курочка-гриль!

Бывают пожары и в городе N. Сгорел одноэтажный дом в центре, погибла женщина. Через окно передала детей мужу, сама выбраться не смогла. У мужа ожоги, особенно пострадали глаза, он госпитализирован в хирургическое отделение, дети целы – их, естественно, положили в детское. Сообщили: начальство, уже не на “Волгах”, на автомобилях куда серьезнее, берет данное происшествие под личный контроль. Что это значит: семье дадут новый дом? – нет. Есть еще пожелания у пострадавшего? – чтоб в покое оставили, и – глазные капли с антибиотиком. Последняя просьба, видимо, слишком мелкая, да и нету способа удовлетворить ее, закупки лекарств планируются сильно вперед.

Министр хочет пройтись по больнице. Халатик поверх пиджака, бахилы (бессмыслица, если думать о чистоте):

– Что, дедуль, – кричит старику восьмидесяти лет, – разрешает доктор сто грамм-то, нет?

– Я не алкоголик, – отвечает старик. – И слышу вас хорошо.

Министр с ним переходит на “вы”, спрашивает о быте. Тот жалуется: пенсии едва хватает на оплату коммунальных услуг, а еще лекарства, еда…

– У вас есть права, вы просто не знаете, как ими пользоваться, – перебивает министр, с досадой машет рукой.

“Островом называется часть суши, со всех сторон окруженная водою”. Рассказывал пациент-реставратор: начальнику, самому главному, понравился монастырь на Валдае, ему вообще нравятся монастыри. Этот находился на острове – видимо, неслучайно. Начальник распорядился построить мост – связать остров с сушей, и остров тем самым был уничтожен, из лучших чувств. Они могут кое-что разбомбить, и это привлекает к ним интерес, как ко всякой опасности, но вот обеспечить больницу таблетками и медсестрами начальство не в состоянии, и потому его власть не стоит, как выражался другой пациент, грузин, ни единого яйца, пока ему не объяснили, как правильно.

В городе N. нет такого начальства, чтобы построить мост, тем более – что-нибудь разбомбить. Невысокого роста, крепкие, хоть и склонные к полноте, мужички с барсетками – они с ними не расстаются, даже когда в церковь ходят на Пасху. От предыдущего градоначальника, когда он съехал с квартиры, которую занимал, и совсем из города, остался только десяток огнетушителей – тем и запомнился. А боятся они лишь начальства совсем высокого:

– Приезжал генерал, кричал на Павла Андреевича… – его секретарша забежала за какой-то бумажкой в больницу, рассказывает, заходится от восторга. – Так кричал, так кричал, что Павел Андреевич… – внезапно, фальцетом, на весь коридор: – Усрался!

Пример отношения к разного рода властям подал хирург из района, соседнего с N. В конце рабочего дня к нему заявилась проверка. “Подождите меня, я сейчас”, – попросил их хирург, вышел в соседнюю комнату, переоделся и тихо ушел. Они подождали его, подождали и тоже уехали.

“Никогда не входите в положение начальства”, – так, со слов матери, ей советовал директор большого московского института, где она работала. Директор послужил прототипом для солженицынского персонажа – полковника Яконова (начальник шарашки). Ни при нем, ни потом матери так ни разу и не пришлось сходить на овощебазу и на другие общественные работы, даже заведуя лабораторией, и это не имело последствий. “Не хочу”, – вот и всё.

Тетки (водоканал, электросети, горгаз), дачники, иностранцы, таджики (“Хозяин, работа есть?”), художники, живущие на два дома – N. и Москва, а то и Париж, предприниматели, местная техническая интеллигенция (Космический институт) – в каждой группе своя иерархия, свои сословия, иногда представленные всего несколькими людьми. Тут же – дно, совсем рядом: санитарка, которую муж регулярно бьет по лицу (вернулся недавно из мест заключения), одинокая женщина из Молдавии, которая будет рада, если позволить ей прийти убирать с ее пятилетней девочкой – обычно не разрешают, и девочка по целым дням остается одна. В этом кругу, где борются за физическое существование, живут без водопровода и даже без электричества (“у вас есть права” и так далее), где на кухне может стоять унитаз и им пользуются – друзья видели, заходили в квартиры подписи собирать, – и здесь происходят поразительные истории.

Володя Ш. был досрочно отпущен в больницу города N. из тюрьмы – умирать (“лечение по месту жительства”). Из своих сорока двух лет – в это сложно поверить – просидел в общей сложности двадцать шесть, восемью сроками (ходками). На вопрос, соответствует ли это действительности, начальник полиции, частый посетитель больницы – по службе и как пациент, сказал: “Любят они накручивать. Но лет девятнадцать – наверное… ” В последний раз – по заявлению родной сестры, Володя стащил у нее что-то из мебели. (Есть ли в Москве отделения, где лечатся и начальник полиции, и те, кого он посадил?)

Завезли Володю прямо из лифта в Большой кардиологический кабинет и нашли у него пороки аортального и митрального клапанов. В больнице он вел себя настороженно, был подвержен коротким приступам ярости: врачи – люди в форме, Володя их никогда не любил. Но таблетки пил аккуратно, перестал задыхаться, и отеки сошли. А потом он уехал в Москву для замены клапанов – это был единственный способ радикально ему помочь.

Володю оперировал отец Георгий – генерал-полковник, профессор и академик