Она постелила Егору спать на печи, а сама легла в соседней комнате на кровать матери. И всю ночь не спала, слушала, как шевелится он во сне, как, откинув руку, стукнул в тонкую перегородку, как перевернулся на бок. А когда под утро задремала, то увидела Егора, мчащегося на взмыленном коне прямо к ней. Что она чувствовала, она, наверное, никогда не могла бы выразить словами, но это чувство было прекрасным и словно несбыточным.

На заре она затопила печь и испекла оладьи.

Она проводила Егора до парома, неловко протянула руку.

Егор легко прыгнул на бревенчатый настил парома и помахал Наде, когда паром тронулся.

Надя стояла на берегу. Паром не спеша отваливал от берега. Сначала полоска между берегом и паромом была узкой и черной, потом она стала шире, светлее, потом сверкнула голубизной и в ней отразились облака. Нет ничего грустнее медленной разлуки.

Егор доплыл до середины реки, но Надя все еще видела его так отчетливо: и русые волосы, разметавшиеся по лбу, и белую рубашку в горошек под распахнутым пиджаком. И внезапно пронзила Надю первая, за ее недолгий век, по-серьезному взрослая мысль, что все настоящее возникает неожиданно: заря неожиданно появляется из-за кромки леса, неожиданно вспыхивают прозрачные росы на травах... И любовь тоже всегда неожиданна. И вообще она нечасто бывает у людей, потому что люди считают - любовь должна расти, созревать и только тогда становится истинной.

"А ведь она неожиданна!" - думала Надя, и ей становилось тревожно, потому что между нею и Егором темнела, плескалась, может быть, навеки разлучала волховская вода.

1964