– Ну конечно, мокрый, – спохватилась Настя, пощупав младенца. – Костя, это дедушка Андрюша…

– Похож! – сказала Нинка и, не уточнив, на кого похож, протянула ей пакет с детскими нарядами, купленными на распродаже в Дюссельдорфе.

– Ой, спасибо!

– Особенно – нос! – горько пошутил Андрей Львович, задетый тем, что внука назвали в честь Оленича.

– Тебе очень идет! – успокоила дочь, меняя сыну подгузник.

Попрощавшись с наследником на ломано-сюсюкающем языке, на котором взрослые почему-то предпочитают общаться с детьми, дедушка пошел в спальню – взять из шифоньера кое-какие вещи. Отбирая сорочки и белье, он бдительным писательским оком отметил: никаких иных примет обитания мужчины в квартире, кроме шинели и фуражки в прихожей, не наблюдается. Широкое семейное лежбище, где так любила поакробатничать дважды неверная Вероника, обжито лишь с одного края: одеяло откинуто, подушка примята, на тумбочке дамские флаконы, дезодоранты, бутылочки для искусственного кормления, несколько покетбуков: Павлина Душкова, Ребекка Стоунхендж, К. Ропоткин, Аннабель Ли – «Преданные объятия».

– Настя, а почему… – Андрей Львович повернулся к дочери, но сразу почувствовал, как Валюшкина больно сжала ему локоть. – Настя, а почему ты читаешь разную ерунду? В доме столько хороших книг!

– Мне нравится… Отвлекает. В этих книжках все хорошо кончается… – В глазах молодой матери появились слезы.

– А как Люба поживает? – бодро спросил Кокотов, уходя от опасной темы.

– Замуж вышла.

– За Шепталя? – понимающе улыбнулся он.

– Нет, за Оклякшина… – ответила дочь.

– За Пашку?!

– За Пашку! Жена выгнала, а Любочка и подобрала…

V. Так говорил Сен-Жон Перс

Во дворе, возле «Ауди», стояла немолодая дама в пегой нутриевой шубе и меховой шляпке с кожаной розой на тулье. Лицо у незнакомки было узкое, смуглое, когда-то, наверное, очень красивое, с черными, близко поставленными глазами, как у Галы, беспутной подруги затейника Сальвадора Дали. Перед дамой сидел темно-серый, «перец с солью», миттельшнауцер и, задрав бородатую голову, преданно смотрел на нее такими же черными, близко поставленными глазами. Писодей давно подметил, что собаки и хозяева часто выглядят по-родственному.

– Вы просто негодяй, мистер Шмакс! – строго выговаривала она, грозя витым поводком. – Вы должны немедленно сделать это!

– Гав! – отвечал пес.

– Не желаете? А вот отъедем километр – так сразу пожелаете!

– Гав, гав!

– Маргарита Ефимовна! – Коля, завидев Кокотова с Валюшкиной, высунулся из автомобиля. – Поехали! Сплошная меня убьет!

– А вы нас разве не представите? – спросила дама.

– В машине познакомитесь!

– Можно я с мистером Шмаксом сяду впереди?

– Можно…

Едва тронулись, женщина обернулась и протянула узкую руку в перчатке:

– Меня зовут… Маргарита Ефимовна…

– Андрей Львович… Примите мои запоздалые соболезнования!

– Да-да, спасибо! Это ужасно…

– Нина Владимировна, моя жена, – добавил Кокотов и почувствовал благодарный толчок в бок.

– Очень приятно! А это – мистер Шмакс! – Вдова указала на миттеля, просунувшего между кресел любопытную морду, чтобы ничего не упустить из беседы людей.

– Мистер Шмакс? – переспросил писодей.

– Да! Вот мы и познакомились… Я так рада! Я ведь говорила Диме, говорила: «Пригласи Андрея Львовича на обед! С супругой». Он обещал, обещал: приглашу, приглашу. Не успел. А теперь поздно… Он вас очень ценил, хвалил и все повторял: «Такого соавтора у меня еще никогда не было!» Я знаю, вы заболели после этого кошмара. Как сказал Сен-Жон Перс: «Здоровье тратим, а за болезни платим!»

– Да. Уж! – вздохнула бывшая староста.

– Вы тоже… э-э… увлекаетесь Сен-Жон Персом? – поинтересовался Кокотов.

– Я? А Дима вам разве не рассказывал, откуда взялся этот Сен-Жон Перс?

– Из Франции, насколько я помню…

– Значит, не успел… – Она судорожно вздохнула. – Это очень смешная история! Когда Жарынин учился на первом курсе ВГИКа, мировую литературу им читал профессор Таратута, который просто обожал Сен-Жон Перса. По-моему, у них даже был роман. В молодости Таратуту по линии Коминтерна заслали во Францию и внедрили в дипломатические круги, а Сен-Жон Перс, тогда его звали Алексис Леже, служил как раз в МИДе, сочинял стихи и входил в моду. Но потом, после убийства Кознера, Таратуту арестовали, а перед самым падением Парижа выслали в СССР, где его снова посадили – на пятнадцать лет. После реабилитации он перешел на преподавательскую работу. Так вот, у него на все случаи жизни была готова цитата из Сен-Жон Перса. Ну а первокурсники, вы же знаете, это гении насмешки! Они стали передразнивать Таратуту и приписывать великому французу то, чего он никогда не говорил, всякую чепуху. Например: «Стойте справа – проходите слева!» – как завещал Сен-Жон Перс. С тех пор так и повелось: Дима придумывал каламбуры, афоризмы, шутки и выдавал их от имени Сен-Жон Перса. Всем очень нравилось! Надо было, конечно, записывать. Он даже просил меня: записывай! Хотел потом издать сборник «Так говорил Сен-Жон Перс». Но когда долго живешь с человеком, привыкаешь, ленишься и не ценишь. Самое важное кажется пустяком. И уж конечно не думаешь, что это все может кончиться в один миг. Раз – и нет… Ну почему, почему я не записывала! Знаете, иногда теперь я просыпаюсь ночью, лежу, плачу и мечтаю: Дима снова в «Ипокренине», сочиняет с соавтором сценарий, скоро вернется и скажет: «Как говаривал старый харизматик Сен-Жон Перс: “Гениям всегда не хватает таланта!”» И вдруг я понимаю: он не вернется! Никогда! Ни-ко-гда! Простите, простите… Это так жестоко, так жестоко…

Из ее глаз покатились слезы. Миттельшнауцер заерзал и заскулил.

– Ну вот, я так и знала! Экий же вы, мистер Шмакс, мерзавец! Коля, голубчик, остановите вон там!

Наблюдательный писодей невольно отметил про себя эту странную вдовью особенность – легко переходить от высокой скорби по усопшему к низким заботам текущего бытия. Интересно, Валюшкина, если бы он умер, тоже грустила бы вперемешку с деловитой жизнедеятельностью? Маргарита Ефимовна тем временем, поддерживая полы шубы, вылезла из машины и спустила пса с поводка. Тот, весело шевеля хвостовой культей, побежал к ближнему дереву, тщательно обнюхал ствол, задрал ногу, оставил метку, потом долго и придирчиво выбирал место, наконец присел, потоптался на облюбованной проталине, словно проверяя ее надежность, и, озираясь с беззащитной собачьей тоской, сделал это.

– Странная у него кличка! – сказал Кокотов, когда Маргарита Ефимовна с псом вернулась в машину.

– О, Дима был великий выдумщик!

– А ваш босс не обиделся?

– Какой босс? На что?

– Ну, настоящий мистер Шмакс, который давал деньги на фильм…

– Ах, вот оно что! – грустно улыбнулась вдова. – Вы ведь так ничего и не знаете… Никакого босса не было. Это шутка!

– И деньги на кино – тоже шутка?

– И деньги тоже…

– Хм! – возмутилась Валюшкина, привыкшая всерьез относиться к деньгам.

– Андрей Львович, вы только