Лязгнул замок, и огромная, тяжёлая дверь захлопнулась.

На полу лежал человек в костюме-тройке, белой рубашке, галстуке, в синих носках, но без ботинок. Шея, ноги и руки были вывернуты в неестественном положении. Человек не шевелился и не дышал. Глеб поёжился.

– Вот, только привезли, упал с седьмого этажа, – сказал полковник. – Вы его знаете?

Глеб подошёл к лежавшему на полу, заглянул в лицо.

– Да. Это Данилов Николай Севастьянович, адвокат. Он оказывал моей фирме юридические услуги. А почему он не в морге?

– Все морги закрыты на ремонт, поэтому «жмуриков» теперь возим к себе. В кармане у него нашли вот это, – и полковник протянул конверт, на котором были написаны фамилия, имя, отчество Глеба и стояла приписка: «…передать лично в руки…»

Конверт был вскрыт, и Глеб вынул из него листок, на котором было написано только одно слово: «Прости».

– Если не убийство, то пахнет доведением до самоубийства, Глеб Андреевич. Давайте поднимемся ко мне в кабинет и там побеседуем.

– Хорошо, – сказал Глеб и пошёл за полковником.

Шёл, а в голове крутились мысли: «Данилов, Данилов… Что это? Что-то личное или совесть неожиданно проснулась?»

В то время «Русский клуб» много строил. На одной из центральных улиц Нижнеокска, на улице Горького, между тремя высотными зданиями были выстроены три помещения. И Глеб, чтобы не заморачиваться со сложным оформлением на фирму, всё оформил на адвоката Данилова как на частное лицо. Так было и проще, и дешевле, и быстрее.

Данилову он доверял, тот был честным человеком. С принципами, на которых выросло всё советское поколение. Человек человеку друг, товарищ и брат. Все люди равны. Если кто и живёт лучше – это случайно. Если кто и добился большего – это просто так надо, просто так произошло. Врать нельзя, обманывать – преступление. Поэтому в начале этого пути больше верили простым человеческим взаимоотношениям, слову чести, а не договорам и бумажкам.

Договоры и бумажки – это для государства, которое можно обманывать, оно не обеднеет, а друг друга нельзя. Глеб, как человек, воспитанный на уважении к труду других людей, ввёл в «Русском клубе» бесплатные обеды для сотрудников. И искренне радовался, что люди в голодное время сыты. И думал, что эти бесплатно питающиеся сотрудники ему благодарны. Оказалось, нет.

Через месяц к нему на приём пошли работники фирмы с претензиями: «Я первое не ем, а все остальные едят. Раз я не ем, то вам как владельцу фирмы делаю экономию. А вы и так на нас, простых людях, зарабатываете много, поэтому прошу мне компенсировать стоимость не съеденных мной первых блюд в денежном эквиваленте».

Глеб вначале посмеялся, но к нему пошёл поток таких людей: кто хлеб не ест, кто кисель не пьёт.

Потом он разозлился и отменил эти благотворительные обеды. И сразу всё затихло. И сразу он, хозяин фирмы, опять стал хорошим.

Тогда-то у него и возникли первые сомнения в том, что капитализм может быть иным, не звериным.

Полное понимание, как эти новые отношения ломают людей, пришло после того, как он приобрёл мини-пекарню и поставил её в супермаркете на выезде из города, около деревни Афонино.

Глеб уже имел приличные доходы от супермаркета и решил, что хлеб, выпекаемый в этой мини-пекарне, он будет продавать по чисто условной цене пенсионерам, жившим в Афонине. Бабушки брали одну или две буханки хлеба почти даром, благодарили и желали здоровья и счастья. Несколько дней всё было хорошо. Первые тревожные сообщения стали поступать от охраны супермаркета через неделю.

Бабушки уже стали приходить за хлебом с молодыми родственниками, с мешками и тележками.

Хлеба стало не хватать. Мощности пекарни были ограниченны. Ввели правило: в одни руки одна буханка в день.

Пошли угрозы, затем проклятья, начались драки в очереди. Чего только не наслушались работники супермаркета от «обиженных» жителей этой деревни. И от кого? От стареньких бабушек, до этой акции милосердия милых, тихих и добрых – таких, какой, наверное, была няня Арина Родионовна у маленького Саши Пушкина, рассказывавшая ему сказки о добре и зле.

Тем же путём пошёл адвокат Данилов. По прошествии какого-то времени Глеб пригласил его к себе и сообщил, что магазины, которые были оформлены на него, надо передать в фирму.

– Какие магазины? – спросил он.

Глеб, думая, что Данилов подзабыл, напомнил, какие магазины. Но услышал весьма конкретный ответ:

– Это мои магазины. У меня всё оформлено по закону. Да и к тому же я переписал их на свою дочь от первого брака.

Он разводился со своей второй женой Еленой. И два адвоката погрязли в судебных процессах по вопросам дележа имущества. Но и Николай, и Елена знали, что это имущество Глеба.

– Ты уверен, что делаешь всё правильно? – спросил Глеб своего адвоката.

– А ты мне не угрожай. Я ведь столько знаю про тебя, что мало не покажется. Ты и так стал слишком «толстым», не лопни.

Глеб посмотрел с тоской на своего юриста и сказал:

– Не переживай, не лопну, а вот ты будь поосторожнее…

– Что?

– Иди, Данилов, иди.

Тот потоптался на месте и вышел.

Но через год пришёл снова. И как ни в чём не бывало полез обниматься. Попросил выпить. А выпив, заплакал.

– Откуда берётся человеческая подлость?

Глеб опешил. Он знал, что Данилов выиграл все имущественные процессы и вроде теперь всё у него должно быть в порядке. Дочь Данилова от первого брака давно эти помещения раздала в аренду аптекам и пиццериям.

– Представляешь, я столько боролся с этой сукой, столько денег угрохал, здоровье подорвал. И вот выиграл все суды и пошёл к дочери. Говорю ей: «Всё, дочка, спасибо тебе. Я победил, теперь переоформляй мои магазины назад», а она мне: «Какие магазины, папа?» – «Мои. Ты разве не помнишь? Мы же с тобой обо всём договорились». А она, Глеб, представляешь, смотрит на меня бесстыжими глазами и говорит: «Ты что-то перепутал, папа. Это мои магазины». И выгнала меня. Что творится с миром? Её наказать надо.

– А ты не помнишь, что мне ответил точно так же, когда я просил вернуть мои магазины?

Данилов уставился на Глеба. Его как током ударило. Он вскочил и, спотыкаясь, выбежал из кабинета.

Конечно, всё это Глеб не стал рассказывать полковнику. Просто пояснил, что у Данилова было очень много семейных проблем, а так как они дружили, покойный знал, что Глеб, как православный, резко отрицательно относился к самоубийствам. Очевидно, он у него, как у близкого человека, и просил прощения за этот неправильный свой поступок.

Полковника удовлетворило объяснение, а Глеба