переоделись в серую форму пехотинцев — носить гражданское означало подвергнуться риску быть расстрелянным на месте за дезертирство. Дитера шокировало то, как они расставались с формой, без всякого почтения бросая ее на грязный пол. Его отец никогда не поступил бы так! Затем один мужчина собрал форму, ботинки и кинжалы в охапку и бросил все это в подвал. Мальчик обратил внимание на то, что пистолеты они оставили при себе. Один из офицеров принес откуда-то молоток и гвозди и наглухо заколотил подвал. Потом они все вшестером придвинули большой дубовый шкаф к двери в подвал, надежно спрятав вход. После этого быстро вышли наружу, уселись в свои машины и уехали туда, откуда только что приехали.

Дитер протер глаза. Все случилось так быстро, что можно было подумать, будто ему это привиделось. Он подождал несколько минут, чтобы убедиться в том, что они не вернутся, сбежал вниз по лестнице и через кухню забежал в чулан. Там он сдвинул раздвижную панель и спустился на деревянную платформу, с помощью которой когда-то опускали продукты в подвал. Дитер был знаком с устройством этого механизма, и сейчас он потянул за рычаг и медленно опустился в темноту.

К счастью, в кармане у него были свеча и спички, он зажег свечу и некоторое время постоял, пока глаза не привыкли к такому освещению.

Больше всего его интересовала эсэсовская форма. Он тщательно ощупал все и отцепил с кителей найденные награды. У него в руках оказались один железный крест и один крест с дубовым листом, а главное — орден с ярким сверкающим камнем. Некоторые медали были ему незнакомы. Он голыми руками оторвал металлические нарукавные нашивки и значки СС и положил их карман. Затем начал рассматривать ящики и мешки. Ящики были забиты гвоздями — мальчик решил, что как-нибудь вернется сюда с ломиком. Мешки, как оказалось, не хранили ничего интересного. Почти во всех лежало завернутое в ткань серебро, причем далеко не такое красивое, как их фамильное, — то, что увезли в безопасное место. Но затем в свете свечи блеснул кинжал, и Дитер увидел, что его эфес усыпан блестящими камешками, похожими на тот, что был на железном кресте. Мальчик нашел еще два подобных кинжала и три без камней и сунул их себе в рюкзак. На дне одной из сумок нашлась жестяная коробочка, и когда Дитер открыл ее, то увидел, что она набита сверкающими стекляшками. Ему понравилось то, что все они сверкали разноцветными огнями — зелеными, голубыми, цвета морской волны… Коробочка была небольшой и совсем не тяжелой, поэтому он решил забрать ее с собой.

Затем он поднял свечу над головой, чтобы посмотреть, нет ли в подвале еще чего-нибудь интересного, и увидел своего отца.

— Папа! — удивленно воскликнул он, а потом не так уверенно еще раз: — Папа?

Это был его отец, но это не мог быть он — человек полулежал у стены. Его лицо имело необычный цвет, а глаза были открыты, но не улыбались ему. На скуле и на плече виднелась запекшаяся кровь. Дитер подошел на шаг и спросил:

— Папа, это ты?

Он осторожно коснулся отца, и тот повалился на бок. Мальчик увидел, что у него совсем нет задней половины головы.

2

Германия, весна-лето 1945

Дитер взбежал по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Его ботинки громко стучали, а сердце бешено колотилось. Единственными свидетелями охватившей его паники были толстые девы и пышно одетые рыцари с большой фрески, украшавшей стены и потолок.

У высоких позолоченных дверей спальни матери он остановился и, чтобы достать до ручки, встал на цыпочки.

— Мама, мама, быстрее!

— Дитер, почему ты топаешь по дому этими своими ботинками? Ты испачкаешь мрамор.

Его мать стояла посреди всеобщего хаоса. Всюду, включая даже пол, лежала какая-то одежда; чемоданы, сумки и саквояжи были раскрыты, и Софи, не церемонясь, запихивала в них что-то. В углу Мария складывала нижнее белье, аккуратно упаковывая каждый предмет в салфетки и укладывая все в чемодан. При этом по ее щекам текли слезы. «Ну почему все женщины так много плачут?» — подумал Дитер.

— Мама, папа…

— Да, дорогой, я знаю. Мы отыщем его.

— Но он…

— Беги к себе и собери чемодан игрушек. Мария уже сложила твою одежду. Можешь взять один небольшой чемодан, но не более. Ты понял? — Софи отвернулась и попыталась втиснуть еще какую-то вещь в переполненный чемодан.

— Мама, пожалуйста, послушай меня!

— У меня нет на это времени! — Его мать почти сорвалась на крик. — Иди, делай то, что я тебе сказала. Сюда скоро придут русские — хорошо хоть, что не американцы. Мария, ты-то можешь двигаться быстрее? — воскликнула она с таким раздражением в голосе, что служанка громко зарыдала. — О, Боже!

— Я нашел…

— Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? Твой папа в Берлине, мы обязательно отыщем его. Там мы будем в безопасности, Берлином им ни за что не овладеть. Мария, возьми себя в руки!

Дитер пожал плечами, пошел к себе в комнату и начал собирать игрушки. Если никто не хочет знать, где его отец, он никому и не скажет. Лесной домик был его с отцом общей тайной, и пусть он ею и останется. Он расскажет обо всем, когда они вернутся. Пока же он будет держать свое горе внутри, скрывать его — это поможет ему притворяться, что папа остается с ним. От неистовых усилий сдержать подступавшие к горлу слезы его грудь заныла. Но он все равно не заплачет — что сказал бы отец, если бы увидел, как он плачет? «Дитер, запомни: офицеры и джентльмены никогда не плачут!» — наверняка сказал бы он. Поэтому мальчик судорожно сглотнул, сжал кулачки и до боли закусил губу — но так и не заплакал.

Он не знал, что взять с собой, но сложил свой набор прусских оловянных солдатиков. Затем прошел в библиотеку и достал из тайника в глубине одного из книжных шкафов — это место показал ему отец — первое издание Шиллера. По словам отца, эту ценную книгу передала ему в день совершеннолетия его мать — бабушка Дитера. Мальчик никогда не видел бабушку и не знал, хороший ли она человек, но решил, что отцу понравилось бы, если бы он узнал, что книга в надежных руках. В кабинете отца находился еще один тайник. Как-то Дитер зашел в кабинет, но увидел лишь ноги отца — остальная часть его тела была в дымовой трубе. Отец