И энергия и вкус – все было в ее исполнении. Некоторые места, продуманные с особенной тщательностью, звучали прекрасно. Не было одного свободы. Она не уходила в музыку без памяти, без оглядки. Какая-то внутренняя, не связанная с музыкой работа происходила в ней, и она с нервным напряжением старалась сделать ее незаметной. Вся прелюдия звучит как одна взволнованная фраза. У нее эта фраза рассыпалась, потеряла цельность. И, глядя на Варвару Павловну, которая была так красива в своем черном, отделанном черными же кружевами платье, я думал о том, каким головокружительным воспоминанием осталась для нее та зима. Четыре самых умных мальчика в школе влюбились в нее, избрали ее своей "дамой", посвящали ей стихи, придумали, что у нее есть свои цвета – у нее, никогда не снимавшей скромного коричневого платья, – и с гордостью носили эти цвета. Потом влюбилась она – и безоглядно, как это бывает с умными, начитанными девочками, живущими воображением. Началось единственное, неповторимое время, когда бог знает что было открыто в душе и отдано без остатка. А потом Володя предал, отдал всем то, что принадлежало только им, и этот непостижимый, ошеломляющий, оскорбительный поступок навсегда лишил ее внутренней свободы.

Но, может быть, все это совсем не так? Может быть, она давно забыла о своей первой любви? Может быть, ей кажется, что никогда не было школьного спектакля в старинном дворянском доме, не было мартовской ночи, когда она бродила по городу, терзаясь стыдом и отчаянием, не помня себя? Может быть, не было и самого города с его быстрой Дужкой под старой крепостной стеной?

1968 г.