– Фантазируешь ты, – сказал Алексей. – А интересно.

– Интересно, – согласно кивнула Шура. – Если… была бы возможность, я бы пошла на биологический факультет.

– А когда они в спячку ложатся? – спросил Алексей. – Зимой-то они спят, наверное?

– Я не знаю, – сказала Шура. – Может, спят, может, живут какой-то своей жизнью. Утепляют свои муравейники чем-то таким… абсолютно не пропускающим холода, и живут. Чем утепляют – люди не знают. Или вот дождь муравьи чувствуют. А как? Задо-олго ведь свое жилье закупоривают.

– Раз не ложатся пока в спячку – значит долго еще тепло стоять будет, – не то спросил, не то просто раздумчиво произнес Алексей.

– Будет, должно… – произнес Борис, взял свою корзинку, с удивлением обнаружил там пепел от своей папиросы, вытряхнул его. – Ну ладно, я ведь, собственно, за грибами. Знаю одно место, где опята сплошными коврами растут.

– Где это? – произнесла с любопытством Шура. Борис поглядел на нее долгим-долгим взглядом. Глядел спокойно, чуть улыбаться продолжали одни глаза, а правый уголок рта несколько раз дернулся. И когда дернулся, Шура поняла, что и глаза его давно не улыбаются, это он просто смотрит на нее с прищуром, зло и хищно.

– Пойдем, покажу, – сказал он.

– Нет-нет, – быстро произнесла она, зябко повела плечами, будто замерзла, и прибавила: – Боюсь я тебя.

– Чудачка! Что меня бояться, – рассмеялся Борис. – Я не зверь какой-нибудь.

Он смеялся как-то очень искренне и просто, и Шуре стало неловко, стыдно за свой испуг и за то, что она заподозрила вдруг Бориса в чем-то нехорошем.

– И ты меня тоже боишься? – спросил Борис у Алексея.

– Чего мне тебя бояться?

– Ну ладно, Шуреха… Я ведь все понимаю, – сказал Борис тихо и грустно. И еще тише прибавил: – Желаю вам с Алехой всего…

– Спасибо, Борис, – сказала она.

– Не стоит, – в голосе у Бориса была и грусть, и горечь. – Правда, немного непонятно мне: чем таким он передо мной… Хотя кто вас, женщин, разберет! А в общем – ладно.

Опять всем троим стало неловко, неуютно, все смотрели в разные стороны.

– Да, в общем – ладно, – еще раз сказал Борис, встал и пошел. Он шел сутулясь, как старик, и корзинку нес тоже как-то по-стариковски, будто боялся выплеснуть что-то из нее. Шуре стало жаль его, и она крикнула:

– Боря! Борис…

– Не надо, может, а? – робко и неуверенно сказал Алексей.

– Что не надо? Что не надо?! – дважды выкрикнула девушка почти со злостью. На глазах у нее были слезы. – Неужели ты деревянный?

– Я не деревянный. Только я знаю, что не надо… – чуть обидевшись, сказал Алексей.

В это время Борис обернулся и закричал:

– Шура! Скорее! Тут – мужичок-грибовичок.

Девушка встрепенулась и вскочила.

– Где? Где? Сейчас… – крикнула она и повернулась к Алексею. – Пойдем, Алешка!

– Никакого там нету мужичка. Ты ведь знаешь, что нету…

– Я знаю. А поиграть – плохо, да? Разве плохо?

– Не плохо. Только не надо сейчас. Он, Борька, какой-то сейчас… Не надо, понимаешь?

– Эх, ну какой ты…

– Скорее же, а то он уйдет! – крикнул опять Борис.

– Иде-ем! Пошли, пошли, Алешка!

И девушка побежала к Борису.

Алексей помедлил, потом встал и торопливо пошел следом.

Он шел быстро, но догнать Шуру с Борисом не мог, их голоса звучали все время где-то впереди. Несколько раз между деревьями мелькала розовая блузка, и Шура махала ему рукой, но когда Алексей подходил к тому месту, ее смех и голос Бориса раздавались далеко впереди.

Потом умолк вдруг и смех и голос. Алексей шел и шел, а ничего не было слышно. Его охватили тревога и беспокойство. Он тоже видел, как несколько минут назад со злым прищуром глядел на Шуру Борис, как дернулся уголок его рта. Он пытался как-то предостеречь Шуру, но она не послушалась, и вот теперь их нет…

– Шура, Шура-а! Бори-ис… – крикнул он. – Вы где-е?

И тотчас донеслось:

– Алешка! Скорее… Але-еш!..

И голос смолк, будто девушке закрыли рот.

Откуда кричала Шура, Алексей понять не мог. Не то сбоку, не то спереди.

– Шура! Где ты? Где?

Но теперь она не откликнулась. Он побежал вперед, путаясь в жестких травяных стеблях, бежал до тех пор, пока не кончился перелесок и впереди не открылась рыжая степь, вернулся и снова принялся кричать. Но Шура и Борис словно провалились сквозь землю.

Он нашел их после того, как охрип от крика. Он, усталый, возвращался к тому месту, где стояли велосипеды. «Наверное, они уехали уже домой. Борька посадил ее на свой велосипед и увез», – думал он. И вдруг услышал, как кто-то плачет.

Он пошел на голос, продираясь сквозь заросли колючего шиповника. И то, что он увидел, сначала его не удивило и не испугало. Шура лежала на боку, свернувшись калачиком, в траве валялись слетевшая с ее ноги тапочка и белый носовой платок. Борис сидел нахохлившись, втянув голову в плечи, облокотившись о колени. Он сидел, курил и, казалось, с недоумением разглядывал валяющиеся перед ним тапочку с платочком.

Услышав шаги Алексея, он сперва одернул на Шуре смятую юбку и медленно обернул к нему обескровленное яростью лицо, что-то проговорил. Его голоса он не услышал, только догадался, что Борис сказал: «Пошел отсюда!» Не расслышал потому, что в ту секунду, когда Борис одернул на девушке юбку, Алексей понял, что тут произошло, почему плакала Шура, и у него перед глазами пошли круги, а в голове стало больно, точно ее разрывало, разворачивало чем-то изнутри.

Алексей схватился за тонкий стволик березки. Потом без сил опустился под дерево.

Как в тот день, когда пришла похоронная на отца, сердце Алексея что-то сдавливало, оно словно истекало кровью, а в животе была холодная пустота.

Посидев так несколько минут, он встал. Поднялся и Борис, сунул руку в карман, спросил:

– Драться будем? Давай. Я на этот случай одну штучку с собой захватил.

Он вынул руку из кармана и показал кастет.

– Эх ты… мыслящее существо…

Кастета Алексей не испугался, но и драться не хотел. Он испытывал лишь к Борису небывалую брезгливость да испытывал желание бросить в лицо ему что-то тяжелое и гадкое, чтобы слова сами по себе убили, раздавили его.

– С тобой не драться… Тебя, подлеца, в тюрьму надо. И сгноить там.

– А это ее дело, – усмехнулся Чехлов и кивнул на Шуру. – Только она в суд не подаст. Не посмеет.

– Нет, подаст! – почти теряя контроль над собой, выкрикнул Алексей. – Потому что… потому что и убить тебя мало!

Он