Мы находились на седловине, а еще ниже, в одном-двух ли от нас, была деревня, вид которой в сочетании со звуками соны, игравшей на свадьбе, говорил о том, что там царят мир и благополучие. Поэтому я был спокоен, равнодушно принимая насмешки моих попутчиков. От созерцания этих пейзажей у меня в голове поселилась мысль: «Во что бы то ни стало уйти с военной службы и научиться рисовать. Научиться несколькими мазками кисти схватывать эту непостижимую красоту природы. Оттачивать мастерство, чтобы передать то, что вижу, на шелке и бумаге. Если император способен такому научиться, то, может, и простому солдату под силу?» Только вот, если поразмыслить, между ремеслом человека, который, поигрывая окровавленной саблей, отправляется резать чью-то свинью, и профессией художника лежит пропасть! Это внезапное озарение выбило почву у меня из-под ног. И тут над долиной, ослепительно красивой после снегопада, взмыл и разнесся чистый и звонкий звук горна, сопровождавшийся даем собак. О, хотя на картинах и можно запечатлеть спокойные безмолвные пейзажи, но движение жизни, звук горна, пульсирующий в дрожащей синеве зимнего воздуха, лай собак, полных нетерпения и безудержной прыти, утробное рычание барсука или лисы, которые отчаянно борются за жизнь, их прерывистое дыхание, когда они выскакивают из влажных от подтаявшего снега кустов, — какой художник сможет такое передать? А если это невозможно — то и мечтать не о чем.

Судя по звукам, свора приближалась к нам. Я бросил взгляд на моих попутчиков, которые стояли на дороге и дурачились, кидаясь друг в друга снегом, они как будто ничего не замечали и улыбались мне как ни в чем не бывало. Казалось, это очередная шутка, которую они задумали, чтобы разрушить мои несбыточные мечты стать художником; мол, это городские жители впадают в панику от любого шороха, но никак не мы.

Я с улыбкой обратился к младшему из нашей компании: «Братишка, ты палку-то держи наготове, а то сейчас кабан побежит. Да не стой на дороге, не то с ног собьет. Давай заберемся повыше, а как выбежит, ты его палкой! Не попадешь — все равно получишь свою долю, поедим сегодня кабанятины!»

Не успел я договорить, как у меня за спиной из кустов гулей выскочил рыжий клубок и влетел в дыру между корней боярышника. Перепугавшись от неожиданности, все повернули головы и хором завопили: «Лиса, лиса! Держи ее, держи!»

Вскоре появились поджарые собаки с заостренными ушами и, прильнув к земле носами, бросились к корням боярышника. Виляя хвостами, они стали бешено облаивать нору, где скрылась лиса, а одна крупная собака с курчавой шерстью вдруг бросилась на нашего младшего товарища. Я не на шутку испугался. «Эй! Ты чего застыл как истукан?» — хотел было крикнуть я, но увидел, что он, отбросив палку, обнимает собаку. Оказалось, они давно знакомы и радуются встрече! Вслед за собаками через ущелье, от дороги, ведущей к седловине, шли три молодых охотника. Эти люди могут на расстоянии трех ли по цвету шерсти отличить кабаргу от горного козла в зарослях на склоне. Завидев нас, они начали громко смеяться и направились нам навстречу. Мои попутчики тоже со смехом побежали к ним. И тут рыжая лиса стрелой вылетела из-под корней боярышника и, промчавшись прямо у моих ног, рванула к заснеженному горному ручью. Собаки бросились за ней, поднимая клубы снега. Вот первая нагнала лису, подоспели остальные, и все они смещались в огромный снежный ком. Собаки были возбуждены в предвкушении добычи, словно командующий ханьской конницей Люй, сражающийся за труп полководца Сян Юя у Гайся[81]. Трое охотников и четверо моих товарищей тоже с радостными возгласами спрыгнули в русло ручья и побежали к своре. Я остался один у даосского храма, затаив дыхание, чтобы прочувствовать это мгновение жизни, словно это была самая волнующая сцена какого-то спектакля, словно это было нечто такое…

Оказывается, мы уже почти пришли в Гаоцзянь — деревня в одном ли от нас и была конечным пунктом нашего путешествия! Мои попутчики сговорились сыграть со мной очередную шутку: когда деревня была уже близко, они сказали, что впереди еще тридцать ли пути, желая ошарашить, когда мы уже зайдем в дом. Но, к счастью, жители деревни, пользуясь тем, что после снега прояснилось, пошли с собаками охотиться на лису и наткнулись на нас. От охотников мы узнали, что играли на соне и взрывали петарды в честь свадьбы — женился старший брат нашего самого юного попутчика. Скоро мы оказались в новом доме большой усадьбы, за одним столом с деревенскими помещиками в коротких куртках магуа[82] из добротной фуцзяньской шерсти и детишками в красных головных уборах, и под незамысловатые мелодии оркестра присоединились к богатому свадебному пиру.

Здесь, среди природы, в окружении людей, живущих простыми искренними чувствами, я навсегда отказался от мечты стать художником.

1945 г.

НАУТРО ПОСЛЕ СНЕГОПАДА

перевод Н. К. Хузиятовой, Е. Т. Хузиятовой

— Цяосю[83], Цяосю…

— Вы меня звали?

…

Воркование горлиц в бамбуковой роще медленно проникало в мое затуманенное сном сознание. Все казалось необычным и странным. Так началось мое первое утро в деревни Гаоцзянь, куда я добрался накануне вечером. Снег прекратился, небо прояснилось. Было раннее утро.

Я лежал на большой кровати с резным изголовьем из китайского лавра, под новым одеялом, от которого пахло сеном и сушеными фруктами. Под белым пологом из тонкого льна я, будто под сенью крепостной башни, крепко и безмятежно проспал десять часов. Усталость, накопившуюся за пятьдесят ли пути по снегу выше колена, как рукой сняло. Пока я спал, кто-то заботливо выгреб золу из медной жаровни посреди комнаты и подсыпал углей из каштана. Под веселый треск вспыхивающих звездочками искр я окончательно проснулся. Голоса людей, которые слышались мне сквозь сон, оказались воркованием горлиц. Я понял, что наяву очутился в волшебной сказке[84].

Вчера, до прихода сюда, наша компания охотилась с собаками на лису. Мы бежали за добычей вдоль занесенного снегом горного ручья — в облаках снежной пыли, взметаемых ногами и