- Но ведь только три версты, - говорил доктор умоляющим голосом.
- Да хоть полверсты. Коли нельзя, так и нельзя. Выедете только за ворота, там ад кромешный, в одну минуту собьетесь с дороги. Ни за что не отпущу, как вам угодно.
- Надо быть, к вечеру утихнет, - сказал мужик, топивший печь.
И доктор в соседней комнате стал говорить о суровой природе, влияющей на характер русского человека, о длинных зимах, которые, стесняя свободу передвижения, задерживают умственный рост людей, а Лыжин с досадой слушал эти рассуждения, смотрел в окна на сугробы, которые намело на забор, смотрел на белую пыль, заполнявшую все видимое пространство, на деревья, которые отчаянно гнулись то вправо, то влево, слушал вой и стуки и думал мрачно:
"Ну, какую тут можно вывести мораль? Метель и больше ничего..."
В полдень завтракали, потом бродили по дому без цели, подходили к окнам.
"А Лесницкий лежит, - думал Лыжин, глядя на вихри снега, которые кружились неистово на сугробах. - Лесницкий лежит, понятые ждут..."
Говорили о погоде, о том, что метель продолжается обыкновенно двое суток, редко более. В шесть часов обедали, потом играли в карты, пели, танцевали, наконец ужинали. День прошел, легли спать.
Ночью под утро все успокоилось. Когда встали и поглядели в окна, голые ивы со своими слабо опущенными ветвями стояли совершенно неподвижно, было пасмурно, тихо, точно природе теперь было стыдно за свой разгул, за безумные ночи и волю, какую она дала своим страстям. Лошади, запряженные гусем, ожидали у крыльца с пяти часов утра. Когда совсем рассвело, доктор и следователь надели свои шубы и валенки и, простившись с хозяином, вышли.
У крыльца рядом с кучером стоял знакомый цоцкай, Илья Лошадин, без шапки, со старой кожаной сумкой через плечо, весь в снегу; и лицо было красное, мокрое от пота. Лакей, вышедший, чтобы посадить гостей в сани и укрыть им ноги, посмотрел на него сурово и сказал:
- Что ты тут стоишь, старый черт? Пошел вон отсюда!
- Ваше высокоблагородие, народ беспокоится... - заговорил Лошадин, улыбаясь наивно, во все лицо, и, видимо, довольный, что наконец увидел тех, кого так долго ждал. - Народ очень беспокоится, ребята плачут... Думали, ваше благородие, что вы опять в город уехали. Явите божескую милость, благодетели наши...
Доктар и следователь ничего не сказали, сели в сани и поехали в Сырню.
1899
