– Я не виноват перед вами, – произнес я вслух, обращаясь к ушедшим. – Я не виноват. Все произошло слишком быстро.

Когда я вернулся в Филаретово, то первым, кого увидал у дома Бываевых, был Валентин. Он подкачивал камеру своего велосипеда; к багажнику он успел приторочить объемистую корзину. Валик весело поведал мне, что едет на станцию Пронино, там неплохой привокзальный буфет. Бываевы решили чин чинарем отметить сегодняшнее событие. Тетя Лира отвалила на это мероприятие свои похоронные («смерётные») деньги.

– У тебя в передней вилке трещина, – напомнил я ему, – возьми велик у Рамушевых, на этом ты рискуешь сломать себе шею.

– Э, все равно, – отмахнулся он. – Авось целым вернусь. – Прикосновение к вечности не сделало его более осторожным.

– Может, пешком вместе сходим в Пронино? – предложил я. – Я тебе помогу покупки нести.

– Не, подмоги не треба… И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты, Пауль, можешь прекратить свое шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь на второй год – не беда, потом наверстаю. У меня теперь впереди вагон времени. И даже не вагон, а черт знает сколько составов.

В этот момент из окна выглянула тетя Лира:

– Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри! Будем отмечать!

– Но почему в такое позднее время? – удивился я.

– Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А в одиннадцать все уже спят в поселке.

XX

В назначенный час я постучался в дверь Бываевых. Послышались осторожные шаги. Тетя Лира наигранно сонным голосом, не отодвигая засова, тихо спросила:

– Кто там? Мы уже спать легли.

Я назвался, и она сразу впустила меня. Потом выглянула за дверь и, убедившись, что никого поблизости нет, что никто не видел моего прихода, снова закрыла ее на засов.

В комнате глазам моим предстал Стол. На нем стояло несколько бутылок шампанского, а посередке красовался торт. Стеклянные вазочки были заполнены конфетами «Каракум», «Белочка», «Элегия» и «Муза». Остальная поверхность скатерти была буквально вымощена тарелками и тарелочками со всякой снедью. Тут хватило бы на десятерых, а нас было только четверо, не считая Хлюпика. Песик с голубым бантом на шее – по случаю праздника – важно возлежал на сундуке. Он был уже сыт по горло.

– Богато! – сказал я, садясь за стол. – Чего только нет! Даже кальмары в банке!

– Икры нет, Павлик, – с лицемерно хозяйской скромностью посетовала тетя Лира. – Икры, вот чего нам не хватает.

– И до икры доживем! Главное теперь – не теряться! – бодро изрек дядя Филя и, подмигнув супруге, принялся открывать шампанское.

Но дело не пошло – всю жизнь он имел дело с иной укупоркой. За бутылку взялся Валик. Он долго возился, наконец пробка выстрелила в стену и рикошетировала в Хлюпика. Тот презрительно поморщился.

– Так жили миллионеры! – воскликнул Валентин, разливая вино в стаканы. – Ведь мы теперь миллионеры!

– Ну, чокнемся за вечное здоровье! – провозгласил дядя Филя. – Чур, до дна.

Мы сдвинули стаканы, выпили. Дядя Филя крякнул, но кряк получился какой-то неубедительный.

– Градусенков мало, – буркнул он, наливая себе по второй.

– Смотри, дедуля, не надерись. Шампанское – опасное вино, – полушутя предупредил Валик, откупоривая новую бутылку.

– Не указывай! Молод, чтоб учить меня!

– Сейчас молод, а через тысячелетье мы с тобой почти уравняемся, – отпарировал Валентин. – Тебе будет тысяча пятьдесят девять, а мне – тысяча восемнадцать.

– А ведь верно! Вот это да – уравняемся! – изумленно произнес дядя Филя и, опережая остальных, опрокинул в себя очередной стакан.

Тетя Лира пила и ела молча, ошеломленная значительностью события. И вдруг заплакала, стала жаловаться сквозь слезы:

– Поздно лекарство это пришло… Молодости-то через него не вернуть, всю жизнь вековечную старенькой прохожу…

– Веселья мало! – закричал захмелевший дядя Филя. – Заведу-ка я свои пластиночки.

Когда-то, работая в пункте по скупке утиля, он отобрал несколько заигранных, но совершенно целых пластинок. Он очень берег их. И вот теперь включил электропроигрыватель, поставил на него диск. Игла долго вслепую брела по какому-то шумному темному коридору. Наконец выделилась мелодия, прорезался голос певца: «Ночью, ночью в знойной Аргентине…»

– И в Аргентине побываем! Не унывай, Ларка! – воскликнул Филимон Федорович.

– Теперь это вполне реально, – подтвердил Валик. – Аргентина от нас не уйдет.

– Бомбоубежище надо копать – вот что надо в первую очередь! – испуганно объявила тетя Лира. Довоенная пластинка напомнила ей войну.

– Права ты, умница моя! – умиленно согласился дядя Филя. – Оно, конечно, войны, может, и не будет – а мы в бомбоубежище нашем картошку хранить будем. Нам теперь хозяйство с умом вести надо! С умом!

Человек был наг рожден,

Жил без интереса, —

А теперь он награжден

Радостью прогресса!

Тем временем Валик выдвинул ящик комода и, покопавшись там, вытащил отрез холста и похоронные туфли тети Лиры. Обмотавшись холстиной и переобувшись в эти самые тапочки, он принялся отплясывать нечто вроде шейка. Картонная подошва от левой туфли сразу оторвалась, а он знай пляшет.

– Ой, озорник! – захохотала тетя Лира. – Гляди, совсем стопчешь!

– Тебе, бабуля, эти шлепанцы теперь ни к чему! Теперь ты миллионерша! – крикнул Валентин, убыстряя темп. Хлюпик спрыгнул с сундука и с лаем стал прыгать вокруг танцора. И вдруг, поджав хвост, забился под стол, умолк.

– А может, зря мы микстуру эту приняли, – высказалась тетя Лира. – Жили бы, как все, и померли бы, как все… Грех мы перед людьми на души взяли.

И она снова заплакала. Но потом начала смеяться. Она была уже сильно под хмельком.

Вскоре я незаметно покинул пир, пошел во времянку и там уснул. И приснился мне сон. На этот раз в нем архитектуры почти и не было.

Погожим летним днем иду я по родной Большой Зелениной. Иду просто так, прогуливаюсь в порядке самообслуживания. Шагаю скромно, глаз на девушек не пялю, размышляю о чем-то умозрительном. Но невольно замечаю, как встречные прохожие оживляются при виде меня, как неожиданная радость озаряет их лица. А те, которые по двое идут, начинают перешептываться: «Это сам Глобальный! И ведь ничуть не гордый, совсем не кичится своей кипучей славой!» Мамаша какая-то симпатичная шепчет своей дочке: «Люся, запомни этот текущий момент на