– Эта Макарьевна тебя и на квартиру примет, и скорее кого-нибудь другого поможет твою тетку найти. Она о каждом знает в нашем поселке даже и то, чего он сам не знает о себе. Скажи ей, что тебя генерал Стрепетов на своей персональной «Волге» лично до ее корчмы довез.

* * *

Проводив Михаила Солдатова и вернувшись на остров, Будулай поднял бинокль к глазам, привычно обегая его мощными линзами дугу уже зарозовевших под лучами закатного солнца придонских склонов. На этот раз он, может быть, и проскользнул бы стеклами тридцатикратного «цейса» мимо серебристо-серой «Волги», которую уже привык видеть здесь по воскресеньям на одном и том же месте на косо срезанной верхушке Володина кургана, если бы теперь не донеслись оттуда до него звуки музыки. Но и не столько они задержали дальнейшее движение его бинокля вдоль раковины правобережья – мало ли теперь по выходным дням звучало здесь всякой музыки на песчаных косах вокруг острова и на воде с надувных лодок, – сколько то, что это была знакомая ему музыка. Такие переборы, сдвоенные, с бурными всплесками, могли быть только у цыганских гитар и бубнов. И ему захотелось вернуться биноклем к промелькнувшей в его стеклах женщине, которая танцевала под эту музыку на устланном полынью склоне Володина кургана.

Несмотря на то что была она не в кофте с широкими рукавами и не в длинной со складками юбке, а в купальнике золотистого цвета, в ней сразу же можно было узнать цыганку. Ему не раз приходилось и раньше видеть и слышать одетых в цыганские костюмы танцоров и певцов, особенно в сельских клубах, когда он докочевывал вместе со своим табором до станиц и сел, и на фронте, когда к казакам Донского кавкорпуса зачастили во время наступления фронтовые ансамбли, но, как только им начинали хлопать, он обычно не знал, куда спрятать глаза, потому что настоящих цыганок и цыган среди них почти не было. А в этой, стоило ей всего лишь, как теперь, перед стеклами его бинокля, повести плечом и всплеснуть над головой бубном, никто уже не смог бы усомниться. Не говоря уже о том, что только цыганка и смогла бы так суметь – на мгновение застыв, продрожать плечами. Но тут же Будулай и опустил бинокль, увидев, как она в своем золотистом купальнике сходила сперва с одним из своих спутников, а потом и с другим в лесополосу. Потом они все втроем спустились к Дону, долго там купались в правом рукаве, и, когда возвратились к «Волге», она опять танцевала, но уже не под гитары и бубен, а под транзистор. Будулаю почудилось, что однажды он уже слышал и эту грохочущую музыку, но где и когда, не смог вспомнить. И теперь уже она не одна танцевала на устланном полынью склоне кургана, а сразу с обоими своими спутниками, которые, прыгая вокруг нее и вращая задами, перетягивали ее за руки друг от друга. Тоже прыгая, приседая и колыхая бедрами, она извивалась между ними.

Будулай так и не смог понять, что это за танец; должно быть, в его годы уже поздно было в этом разбираться. Но стоило ему лишь скользнуть линзами к другим «Волгам», «Жигулям» и «Москвичам», усеявшим правый берег, как он сразу же увидел, что их владельцам явно нравились и эта музыка, и этот танец. Даже какой-то проезжавший по верхней дороге в степи над хутором самосвал, съехав к лесополосе, затормозил на опушке, и его водитель как привороженный до половины высунулся из кабины. С лодок, сновавших по Дону, и с песчаных кос стали аплодировать женщине в золотистом купальнике, которая, перебегая от одного партнера к другому, подпрыгивая и приседая, все быстрее вращала бедрами под все более исступленно грохочущий транзистор. Но то ли из-за грохота ничего не услышав наверху, то ли оставшись равнодушной к тем бурным крикам, с которыми зааплодировали ей владельцы «Жигулей», «Москвичей» и других машин, она вдруг круто оборвала танец. Должно быть устав, остановилась, махнула своим партнерам рукой и тут же, натягивая на свой купальник сарафан, пошла к «Волге».

Не став дожидаться, когда серебристая «Волга» развернется на склоне Володина кургана и поднимется на верхнюю дорогу, Будулай направил линзы бинокля на другую окраину хутора, к окрашенному синькой домику. Как вдруг вопль, взметнувшийся над берегами Дона и над водой, заставил его тут же вернуться. На всех рассеянных по Дону лодках и на песчаных косах почти одновременно закричали люди, вскочив во весь рост и указывая на Володин курган руками. Дернувшись туда биноклем, Будулай только и успел увидеть, как серебристая «Волга», кувыркаясь со склона Володина кургана, переворачиваясь вверх дном и опять становясь на колеса, на мгновение застряла в стенке молодых береговых верб и, проламывая ее, утюгом соскользнула в рукав Дона. Только и промелькнуло в стеклах бинокля, как по локоть высунулась из кабинки «Волги» чья-то рука, судорожно нащупывая на внешней стороне дверцы ручку. Под обрывом, в правом рукаве Дона, воронкой заколобродила вода и, разойдясь кругами, опять застыла, как стекло.

Все, кто был на берегу, бежали к тому месту, продолжая кричать и указывая на склон Володина кургана. Но, сбрасывая с себя одежду, Будулай успел заметить там только кузов самосвала, заворачивающего вокруг кургана наверх от того места, где до этого стояла «Волга».

– Это он зацепил!

– Я своими глазами видел!

– И я! И я! – вразнобой кричали люди.

К тому моменту, когда Будулай перемахнул с острова через рукав Дона, шоферы двух «икарусов», зацепив за буксирные крюки тросы и зажав в руках их свободные концы, уже ныряли под обрывом, там, где «Волга» ушла под воду. Правый рукав Дона летом обычно мелел, и вскоре один из шоферов, показавшись над водой, громко оповестил:

– Есть!

Вслед за этим и другой шофер, выныривая, в изумлении объявил:

– На колеса встала.

Еще поныряв с концами тросов в руках и выскочив потом из воды, шоферы побежали к своим автобусам. Оба «икаруса» одновременно взревели, струнами натягивая стальные тросы, и из воды показался багажник «Волги». Еще через минуту она, вся от верха до колес выкупанная, стояла на берегу.

Все бросились к ней открывать дверцы. Но Будулай еще в воде успел открыть переднюю правую дверцу и уже вытаскивал из кабины «Волги» женщину в облепившем ее сарафане. Голова ее с узлом выкрашенных в белый цвет волос откинулась у него на руках. Отступая с женщиной под большую вербу, Будулай вдруг неожиданно для самого себя по-немецки приказал неотступно сопровождающей его