был он и не он! 
– Полно, успокойся, – прервал ее отец.
 – Нет, слушай. Он наклонился ко мне. «Почему ты не хочешь носить моего подарка? – тихо спросил он. – Попробуй». В руках его было ожерелье с головою змеи. Он надел его на меня, целуя в губы, – при этих словах мать вытерла рот, – губы его были холодные, точно лягушки, и от него скверно пахло: гнилью, сыростью…
 Вместо ожерелья на моей шее висела змея, которая тотчас же меня и укусила…
 Тут я потеряла сознание и ничего не помню… – закончила мать.
 – Где же змея, мама? – не вытерпел я.
 Тотчас же две хорошо мне знакомых руки подхватили меня и быстро унесли из комнаты.
 – Где это видано, бегать ночью босиком, – ворчала Катерина.
 – Да где же змея, няня? – не унимался я.
 – Какая там змея, барыня видела сон и закричала.
 – А кровь на кофте, ведь я видел кровь!
 – Ну, это не знаю. Надо спросить доктора. Да спи ты, спи, – ворчала няня, укрывая меня.
 На другое утро солнце так ярко светило в нашу комнату, Люси так звонко смеялась и болтала, что я совершенно забыл и о ночном страхе, и о змее.
 Когда мы были готовы, Катерина, как и всегда, повела нас здороваться с родителями. При входе в столовую она просила нас не очень шуметь, так как матушка не совсем здорова.
 На кушетке, обложенная подушками, полулежала наша мать. Даже мой детский взгляд заметил, как она побледнела и осунулась за ночь.
 Почти не обратив на нас внимания, она обратилась к лакею:
 – Где же Нетти, почему вы не приведете ее сюда? Вот уже полчаса, как я ее жду.
 – Нетти нет дома, – отвечал, заикаясь, лакей, – все утро мы ее ищем и не знаем, куда она делась.
 – Но где же она, что это значит? – волновалась мать.
 Лакей молчал.
 – Разыщите, узнайте, кто видел ее последний, – распорядилась мать.
 Лакей вышел.
 Отсутствие собаки удивило и меня; я так привык ее видеть у ног матери, но все же судьба змеи интересовала меня больше, и с несдержанностью избалованного ребенка я спросил:
 – Мама, ты нашла змею?
 В ту же минуту отец сердито дернул меня за руку и прошептал:
 – Молчи!
 С недоумением я посмотрел на него и на мать. Брови отца были грозно сдвинуты, а мать с легким стоном откинулась на подушки.
 Прежде чем я опомнился, отец спокойным тоном спросил меня, не хочу ли я верхом съездить в деревню, что давно уже было мне обещано.
 Удовольствие верховой поездки заслонило все. С криком радости я бросился на шею отца.
 – Прикажи оседлать тебе Карего и пусть едет провожать Петро. Когда лошади будут готовы, зайдите сказать, я дам Петро поручение.
 Да, только поезжай осторожно, не скачи особенно под гору, – окончил отец.
 Через час мы уже выезжали из ворот замка. Пропуская нас, привратник просил Петро узнать, не в деревне ли Нетти.
 – До сих пор мы не можем ее найти, а барыня изволят сердиться.
 Петро проворчал что-то вроде «старого дьявола», и мы осторожно начали спускаться под гору.
 Я устал, Альф, до завтра.
 Твой Д.
 Письмо седьмое
 Воспоминания, как рой потревоженных пчел, осаждают меня, и мне остается одно – писать и писать.
 Итак, мы отправились с Петро в деревню.
 Петро, старый слуга нашего дома, обожал отца и меня, да и вообще любил всю нашу семью. Это был добрый, веселый старик, всегда готовый помогать мне во всех шалостях: достать ли птичье гнездо, смастерить ли удочку, принести ли живого зайца… В Петро я всегда находил усердного помощника.
 Но за последнее время Петро очень переменился: его уже не интересовали больше ни наши зайцы, ни ловля рыбы, ни даже молодой ворон с перебитым крылом, что подарил мне кучер.
 Петро молчал по целым часам, и только глаза его странно бегали и как-то загорались злобой, когда он хотя издали видел проходившего старого слугу графа, привезшего гроб.
 Он что-то бормотал, и «старый дьявол» частенько срывалось с его губ.
 Вся дворня знала ненависть старика к приезжему американцу, и всех это удивляло, так как человека добрее и обходительнее, чем Петро, в замке не было.
 Чем вызвал американец к себе ненависть – трудно сказать. Он был так тих и так непритязателен. Все время он проводил или в своей сторожке, которую исправил, или в склепе, у гроба своего господина. Реже он тихо бродил в той части сада, где было его жилье.
 Ни в людской, ни в кухне он никогда не появлялся. От общего содержания он тоже отказался.
 – Мой господин оставил мне достаточно, чтобы не умереть с голода, – объяснил он отцу.
 Кое-кто из наших привилегированных слуг думали свести знакомство с новым жильцом; но живо отстали, обиженные его гордыми и холодными ответами.
 Отказ от общего стола тоже многих задел за самолюбие, а над выражением «не умру с голоду» слышались шутки.
 – Ишь ты, приехал сухой да серый, а теперь так растолстел, что в дверь не войдет, да и губы красные, что твоя кровь! – смеялась Марина, молодая веселая поломойка.
 – Не верещи! – прикрикнул на нее Петро. – Вот заест тебя – не так еще потолстеет.
 – Подавится, – заливалась смехом Марина.
 Пока довольно, Альф.
 Ты спросишь, как дела с Ритой? Великолепно. Бросая перо, я сбрасываю и все прошлое и принадлежу только моей чудной невесте.
 Иногда мне приходит на ум – время ли теперь заниматься воспоминаниями, не лучше ли наслаждаться настоящим?
 Но в тиши ночи, после горячих поцелуев, меня тянет к воспоминаниям, а следовательно, и к перу. Что это? Видимо, за долгую жизнь изгнанника назрела потребность высказаться… и даже сама любовь не в силах заглушить ее.
 Итак, до следующего раза. Завтра иду отыскивать подарок, достойный моей милой.
 Д.
  – Господа, я вотирую[62] вопрос насчет сна! – вскричал хозяин, как только Карл Иванович прервал чтение.
 – Что! Спать! Рано еще, – раздались голоса.
 – Ну, кто как, а я ухожу, – встал первый капитан Райт.
 – А также и я, – прибавил доктор, – ведь охота завтра назначена на два часа раньше, чтобы засветло попасть в Охотничий дом. Сегодня так до него и не добрались, а все это ваши чтения. А по правде говоря, и разобрать-то в них ничего нельзя.
 Молодежи ничего не осталось, как только покориться решению старших.
 Библиотекарь аккуратно сложил старые, пожелтевшие листки и, поклонившись, вышел из комнаты.
 – Завтра в Охотничьем доме! кричали ему вслед.
 – Хорошо.
   Охотничий дом
  Назавтра за час до захода солнца вся компания собралась к Охотничьему дому.
 На