Однажды председатель колхоза, побывав за Доном на свинарнике, заехал в хутор, нашел в кузнице Будулая и предложил ему съездить за Дон и своими глазами посмотреть, как сделать, чтобы хряки не разбивали ворота загонов.

– Грызут, проклятые, дерево, как солому! Каждую неделю приходится дверцы менять, не настачишься. Посмотри, может, лучше их раз и навсегда железом оковать. Пусть тогда точат свои клыки сколько влезет. Да не забудь смерок снять… А это у тебя что за паренек? – поинтересовался председатель, разглядев в полумгле кузницы тоненькую фигурку полуголого мальчика.

Раздетый до пояса, он раздувал огонь в горне. Смуглая, покрытая кузнечной копотью кожа мальчика вспотела и лоснилась. Два глаза светились из темноты почти с такой же яркостью, как и раскаленные угли.

– Это Клавдии Петровны Пухляковой сын, – ответил Будулай.

При этом имени легкая судорога пробежала по лицу председателя. Всего час назад за Доном ему пришлось выдержать очередную атаку этой женщины, и еще так свежо было воспоминание, как она честила его в присутствии других свинарей и свинарок за то, что до сих пор никто не догадается обить дверцы в загоне у хряков железом. После этого председатель и поспешил прямо к Будулаю. Потому-то столь неуместным показалось ему теперь лишнее напоминание об этой женщине. Встречаясь со взглядом сына Клавдии, председатель заключил, что и глаза у него сверкают точь-в-точь как у матери.

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать, – сказал Будулай.

– Нарушение кодекса законов о труде. Ты знаешь, что подросткам работа на вредном производстве категорически запрещена? – начал было выговаривать Будулаю председатель, но его перебил смелый голос мальчика:

– Через месяц, двадцать пятого июля, мне уже исполнится семнадцать.

– А тебя никто не спрашивает! – круто оборвал его председатель. – Твое дело телячье.

Не хватало, чтобы его стал учить уму-разуму еще и сынок той самой Клавдии, которая только что публично поучала его за Доном! Если так всех распустить, то скоро и грудные младенцы начнут ему указывать, как руководить колхозом.

– Короче, езжай завтра же и сними там смерок, – бросил председатель Будулаю. И, обращаясь к мальчику, но глядя не на него, а в сторону, добавил: – А ты с завтрашнего дня пойдешь в бригаду на прицеп. У нас в поле не хватает прицепщиков. Сюда я пришлю настоящего молотобойца.

И он повернулся к выходу, заслоняя спиной дверь кузницы. На секунду в кузнице стало темно.

– Дяденька председатель, пожалуйста, не отсылайте меня из кузни!

Вслед за этим и Будулай успел ввернуть столь несвойственным ему просительным тоном:

– Не стоит, Тимофей Ильич, обижать мальчика. Он и так бегает сюда тайком от матери. Она почему-то ему запрещает. А мальчик смышленый. – Будулай положил руку на мягкую, как мерлушек, голову Вани. – Все на лету схватывает. Если он еще тут год покрутится, из него может настоящий кузнец получиться. А двери на свинарнике, Тимофей Ильич, я сделаю такие, что их из пушки не разобьешь. В этом не сомневайтесь.

Председатель колхоза Тимофей Ильич, в сущности, не был жестокосердным человеком. Не будет ли похоже, что он сводит счеты с мальчиком из-за того, что не поладил с его матерью? Оказывается, и ему приходится с нею воевать. Вот невозможная женщина – и родному сыну нет от нее жизни! Теперь же может получиться, что в этой войне из-за кузни она приобретет еще и такого могучего союзника, как он, председатель. Нет, этому не бывать! А если мальчонка и в самом деле способный? Хорошие кузнецы колхозу всегда будут нужны. К тому же Тимофей Ильич не выносил детских слез, а в голосе у этого мальчугана, когда он крикнул ему вдогонку «дяденька», явственно зазвенели слезы. У Тимофея Ильича были свои дети.

Не оборачиваясь, он бросил:

– Ну, как знаете.

И вышел из кузни.

Продолжая держать руку на голове мальчика, Будулай спросил:

– Когда ты, Ваня, говоришь, тебе исполнится семнадцать?

– Двадцать пятого июля, теперь уже меньше чем через месяц. – И мальчик пояснил просто: – Нас с Нюркой мамка в кукурузе родила. Она там с женщинами от немцев спасалась. Она увидела, как немецкий танк цыганскую кибитку раздавил, и тут же нас родила.

И, внезапно ощутив, как задрожала у него на голове рука Будулая, мальчик с удивлением поднял глаза. Будулай отвернул лицо и тихонько снял с черного кудрявого гнезда его волос свою большую руку.

Выполняя распоряжение председателя, Будулай поехал за Дон. Первым человеком, которого он там встретил, была Клавдия. Он переправился на лодке и шел по тропинке среди деревьев к свинарнику, а она с двумя порожними ведрами шла по тропинке к Дону.

Будулай увидел ее раньше, чем она успела его увидеть. Редко можно наблюдать человека со стороны, когда он, думая, что остался наедине с самим собой, ведет себя так, как он никогда не повел бы себя в присутствии людей. Будулаю довелось увидеть Клавдию именно в такую минуту. Она шла по тропинке, вьющейся под вербами к воде.

Она не сразу увидела Будулая, потому что шла низко наклонив голову, как будто внимательно рассматривала что-то у себя под ногами. Шла медленно, о чем-то думая. То ли тень этой задумчивости, то ли трепещущие тени леса окутывали ее лицо дымкой. Ей шел этот белый халат, который Будулай видел на ней впервые. Ее лицо как-то смягчилось. С этим новым выражением на лице она вдруг показалась ему совсем молодой и почему-то беззащитной. Он очень хотел бы узнать, о чем она могла думать, отодвигая заслонявшие дорогу ветки.

Чтобы нечаянно не спугнуть этого ее настроения, он осторожно отступил с тропинки в сторону, за ствол старой вербы. И надо же было случиться, чтобы, проходя мимо этой вербы, Клавдия подняла затуманенные глаза. Внезапно увидев его, она уронила ведра:

– Ой!

Всего второй раз они встречались – и каждый раз на глухой тропинке.

– Неужели я такой страшный? – выступая из своего укрытия, с укоризной спросил Будулай. – Почему вы меня боитесь?

– Я вас не боюсь, – ответила Клавдия. Она и в самом деле сейчас его не боялась. Она вскрикнула от неожиданности.

– Значит, это мне показалось, – с облегчением сказал Будулай. Он достал и подал ей скатившиеся с дорожки под куст ведра. – Я давно хотел у вас спросить… – Его глуховатый голос стал еще глуше, и черные глаза как бы подернулись лаком. –