Тамара Величковская - Белый посох

ТАМАРА ВЕЛИЧКОВСКАЯ. БЕЛЫЙ ПОСОХ (Париж: Рифма,1952)

СВЕТЛЯК («Как хорошо издалека…»)

Как хорошо издалекаГорит светляк у темной речки,Но не смотри на светлякаПри свете лампы или свечки.

Горевший лунным огоньком,Манивший тайною зеленой,Он станет серым червяком,Чужим сияньем ослепленный.

Ты отнеси его во тьму,Где ночь синей и травы гуще,И дай зажечься самомуСиянием, ему присущим.

«В лесу мороз. А если я щекою…»

В лесу мороз. А если я щекоюПрижмусь к тебе, замерзшая кора,В дремотной глуби зимнего покоя,Ты, может быть, подумаешь: «пора,

Пришла весна…» Потом задремлешь сноваИ будешь спать, как должно в феврале,Но, может быть, средь холода лесногоТы сон увидишь о моем тепле.

«Становятся листья тише…»

Становятся листья тише,В саду ни души, ни звука.Желудь порой на крышуПадает с легким стуком.

Стукнет, а сердце екнет, —Кажется стук уколом,Так безнадежно мокнетАстра на стебле голом.

Так безнадежно никнетРозовым цветом в слякоть,И не умеет крикнуть,И не умеет плакать.

Закат («Каждый вечер над полем покатым…»)

Каждый вечер над полем покатымДогорает закат для меня,И, по-новому, с каждым закатомЗавершается таинство дня.

Заплетаются розовой сеткойОблака, облака, облака.И чернеют на розовом — веткиОдинокого в поле дубка.

И ничто мне молчать не мешает,Даже песня ничья не слышна.Вырастает большая, большаяОт земли до небес — тишина.

Хорошо, что нельзя прислонитьсяНи к какому родному плечу.Что не надо восторгом делиться,Что делиться ни с кем не хочу, —

Что над склоном, пожаром объятым.Небосвод безмятежно глубок,Что стоит между мной и закатомТолько тот одинокий дубок.

«Растут два тополя. Они…»

Сергею Маковскому

Растут два тополя. ОниЖивут, как добрые соседи.Проходят ветреные дниВ неумолкаемой беседе…

Идут минуты, дни, года:С годами все труднее гнуться.Растут деревья. НикогдаОни друг друга не коснутся.

Но там, в подземной глубине,Где не тревожат дровосеки, —В глубокой тайне, в тишине.Их корни сплетены навеки.

Белый посох («Вдоль площадей многоголосых…»)

Вдоль площадей многоголосых,Почти захлестнутый толпой,Проходит медленно святой,На белый опираясь посох.

Он окружен глухой стенойСвоих пожизненных потемок,И этот город слишком громокДля стука палки костяной.

Но шум смолкает за спиною,Слепой проходит, огражденТой путеводной белизною,Которую не видит он.

«Полдень был неумолимо светел…»

Е.О. Морайтини

Полдень был неумолимо светел,Многолик и шумен был вокзал.Но меня одну никто не встретил,Ласкового слова не сказал.

Это мне не показалось странным,Я велела сердцу — не жалей!И пошла я дальше с чемоданом,Как-то сразу ставшим тяжелей.

«Желтизна ковыля…»

Желтизна ковыляИ сырая земля,И поля, и поляНа закате

И походка легка,И сошлись облака,Словно два голубкаНа закате.

Только ветер зовет,Только ввысь и вперед,Только руки — как ледНа закате.

«Цветок на окошке пленный…»

Цветок на окошке пленныйСегодня ожил немного,К живому теплу вселеннойОн ищет в окне дорогу.

Торчали зимой, хирея,Три ветки сухих, колючих,Но солнце сегодня греет,И с неба уходят тучи.

И вот, стеклом отделенныйОт воздуха, солнца, неба,Он тянет росток зеленый,Как будто руку за хлебом.

«Гибнут от жаркого лета…»

В.В. Доброхотову

Гибнут от жаркого лета,Гибнут от лютой зимы.Слепнут от яркого света,Слепнут от длительной тьмы.

Трудно дышать в подземельи,Трудно дышать на горах.Мучит безлюдие в келье,Мучит толпа в городах.

Сердце, чего же ты просишь,Что тебе петь не дает?Ты ни глубин не выносишь,Ни окаянных высот.

«Сорвавшийся ветер орешник качает…»

Сорвавшийся ветер орешник качает,И в лентах шуршит тростника.Ореховый лист налету замечаетВ воде своего двойника.

К воздушному свету, рожденный в глубинахВосходит навстречу двойник,И вот он движеньем почти голубинымК слетевшему другу приник.

«От твоих ли слов хороших…»

От твоих ли слов хороших,От улыбки ли твоей,Словно мостик переброшенНад провалом темных дней.

Словно люди стали лучшеИ прекраснее земля,Словно пал весенний лучикНа иззябшие поля.

И надежда, как подснежник,Зимний сон переборов,Доверяет венчик нежныйВоле мартовских ветров.

«Долго, долго жила затворницей…»

Долго, долго жила затворницейВ отреченьи, в оковах сна…Но весна постучала в горницу,Отворила, — и впрямь весна…

И гляжу: расцветает, молится,Зажигает свечи каштан.А в лучах, в цветах за околицейГолубой мелькает кафтан.

Вижу — светел мой плат узорчатыйИ горит сарафан мой сборчатый,И цветенье и смех везде,

А вверху, на соседнем жолобеУмиленно воркуют голубиО несвитом еще гнезде…

«Пастух оперся на сосновый посох…»

Пастух оперся на сосновый посохИ смотрит, как проходят поезда.Вокруг на зеленеющих откосахРаскинулись привольные стада,

Но не волнует шумное стремленьеСтальных колес и дымовых колецНи пастуха невозмутимой лени,Ни кротости его овец.

СОН («Снова шепчет за окошком ель…»)

К.Д. Померанцеву

Снова шепчет за окошком ель,Лает пес и ссорятся гусята, —— Я была за тридевять земель,Я гостила в царстве тридесятом.

Я ручных ласкала лебедей,Белым птицам белый хлеб давала,Узнавала близких мне людейТех, которых прежде не видала.

Я узнала белоснежный дом,Три луны над куполом сияло.А потом… но не было потом,Потому что времени не стало.

Белый бык стремился отворитьДверцу клетки с птицами и львами.Но об этом трудно говоритьУтренними точными словами.

Я была за тридевять земель,Я гостила в царстве тридесятом.— Бьется в окна залетевший шмель,Хрюкают в сарае поросята.

«Быть может, это — нищета…»

Быть может, это — нищетаИ тишина, и углубленность,Быть может, это — суета,Души тревожная влюбленность…

Но я сроднился с нищетой,И суета не искушает.Не знаю как, не знаю что,Но знаю: что-то жить мешает.

Эрос («Он придал угловатым рукам…»)