– Я в церкви чистила подсвечники перед праздниками. Днем снег сыпал слабо, хотя и обещали буран. Я решила, что успею все сделать быстро. Вышла из церкви, а тут такое… Хорошо, что отец Лавр дал лопату. Он бы мне помог, но он болеет.

Все это она рассказывала, стоя чуть позади, а Михаил тем временем расчищал в сугробах путь к нескольким двухэтажным домам, в которых светились окна.

           – Здесь что, есть русская церковь?

          – Да. Здесь когда-то жила колония русских иммигрантов. Многие старики поумирали, дети разъехались, а церковь осталась. Может, вы отдохнете? – спросила она виновато.

          Он вытер рукавом вспотевший лоб. Интересно, какое у нее лицо? Нос, кажется, с небольшой горбинкой. Тонкие губы. Глаз почти не видно под отворотом шапочки. 

          – Вы здесь живете? – спросил он.

          – Да. У нас здесь – сестричество, монашеская община.

          Надо же – русские монахини на севере штата Нью-Йорк! И еще: в его представлении русские монахи и монахини – угрюмые, нелюдимые, старые. И вдруг… эта женщина – молодая, красивая, улыбчивая. Что-то трогательное в ее простых словах. Что-то беззащитное в ее жестах. 

          Заурчало, загудело – разметая лопастями снег, поехала уборочная машина. Они оба повернулись спинами к дороге, наклонившись, прикрыли головы от летящих на них снежных комьев.

          – Настоящий обстрел. Но мы выжили, – пошутил он.

          Она засмеялась.

– Вас как зовут? – спросил он, решив, что не уедет отсюда, пока не поможет ей.

          – Сестра Мария.

          – А меня Михаил. Вы откуда родом?

          – Из Киева.

– Надо же, земляки. То-то слышу знакомый говор. 

          Они уже продвинулись на треть, снег здесь был уже не такой глубокий, расчищать стало легче. Но Михаил зачем-то старался прорубить дорогу пошире и расчистить до самого асфальта.   

          – А мне этот буран нравится, – сказала она. – И знаете, почему? Потому что он нарушает заведенный порядок жизни. Напоминает человеку, что от него не все зависит, что на всё Воля Божья.

          Он остановился, удивленный ее словами: в снежном буране увидеть Волю Божью?

А она, подобрав подол юбки, сделала несколько шагов к кусту. Сорвала пару веточек:

– Это калина. Хотите попробовать? – и передала ему веточку с красными ягодами. 

          Ягоды были кисловатые, терпкие, с мягкими косточками.

И почему-то захотелось ему, чтобы она опять, утопая по колено в снегу, так же по-бабьи подобрав подол своей длинной юбки (есть в этом движении что-то волнующее), пошла к этому кусту… 

          – Вот и прорыли тоннель.    

          Они стояли у дома, дверь которого была закрыта.

          – Спасибо, – она ступила на крыльцо. Замерла в нерешительности. – Подождите минутку. Мне нужно кое-что спросить у старшей сестры, – и скрылась за дверью.

          Расчистка снега его хорошенько разогрела и взбодрила.  

          ...Тишина. Вокруг ели, редкий кустарник. Наклонившись, он выковырял пальцем комки снега, забившегося в сапоги.

На втором этаже вдруг погасло окно. Михаил вздохнул. Все. Пора домой. Сделал доброе дело. Бог зачтет. Хмыкнув, нахлобучил шапку на глаза. Но почему-то не уходил.    

Скрипнула дверь.  

          – Входите. Старшая сестра разрешила. Да входите же!

          В просторной прихожей у стены стоял старый буфет, на вешалке висели женские пальто. Обстановка здесь чем-то напоминала дачную, если бы не иконы на стенах и не разложенные на столах коробки с крестиками и свечами.        

          – У вас, наверное, ноги промокли? – спросила она. – Вот тапочки. А сапоги поставьте к батарее.  

          Тапочки были огромного размера, растоптанные, старые. Вообще, бедность здесь сквозила во всем.     

          – Красивая икона. Это кто на ней? – он подошел поближе, вгляделся в небольшую икону на стене.

          – Архангел Михаил, предводитель небесного воинства. Вам нравится? – она стояла рядом и тоже смотрела на икону.  

          – Да, – он почему-то боялся шевельнуться. 

          – Это икона моей бабушки… Хотите супа? Горячего? – спросила она после недолгого молчания. 

………….………..…………………………………………………………..

– Познакомьтесь, это – моя мама: Раиса Ароновна.  

          – Очень приятно.

          Перед ним стояла неприглядная женщина преклонных лет, в светлой шерстяной кофте. Достаточно ей было улыбнуться и  протянуть пухловатую руку, чтобы стало ясно: Раиса Ароновна – женщина очень милая, добродушная.      

          И вот, на столе – тарелка ароматных щей и краюха хлеба.

          – Мама думала, что я осталась у отца Лавра. Она не знала, что я решила прорываться сквозь буран. Если бы узнала, что я одна, с лопатой. Она бы подняла на ноги весь штат. Вам наши щи нравятся?

          – Да, очень.

          За окнами мело, мело. За окнами – ветер, мгла. А здесь – свет, тишина. У батареи сохнут его мокрые сапоги, на столе – тарелка горячего супа. И рядом с ним – две прекрасные женщины, мать и дочь. Семья… Совсем он отвык от этого.     

          – Ваши родители живут с вами, в Нью-Йорке? – спросила Раиса Ароновна – в этой глуши она явно соскучилась по гостям.

          – Нет, мои родители живут в Израиле. Так получилось: я здесь, они там.  

– Передают, что в Израиле опять неспокойно. Ох-ох, а когда евреям было хорошо? Вы кто по специальности?

          – Биржевой брокер. На бирже, знаете, сейчас обвал: скандалы, увольнения, – сказал он и запнулся.

          Возникла неловкая пауза.

– Хотите еще супа? Тогда горячего чайку? – Раиса Ароновна, забрав пустую тарелку, вышла.

          – Мама, ты справишься cама? – сестра Мария посмотрела вслед матери. Затем пригладила свои волосы под платком. Лицо ее вдруг посерьезнело. – Что-то в мире изменилось. Все опять хотят воевать. И евреи обязательно окажутся в центре кровавых событий. Так было всегда в истории. Так предсказано и в Апокалипсисе.    

          Михаил внимательно присмотрелся к ней. Еще минуту назад она казалась ему такой простой. Но простота вдруг исчезла, и эта женщина скрылась куда-то, в область, для него неведомую.

          – Трудно вам, еврейке, в русском монастыре? – спросил он.

          – Нет. Отец Лавр говорит, что православный еврей